Уайнсбург, Огайо. Рассказы

– Мне ничуть не совестно выдать ее вам, – сказал мне доктор. – Женщины бывают разные.

Ему из того города доставляли заказанные ею розы. Он получал огромные корзины роз и выбрасывал их из окна приемной в проулок.

– Об этом знал весь город, и моя жена тоже. В крохотном городишке такое не скроешь. Но моя жена умница. Она прекрасно понимала, что женщиной подобного сорта я не увлекусь.

Он показал мне одно из писем той женщины. Хотите верьте, хотите нет, но в письме она предлагала ему сто тысяч долларов. И писала, что при этом вовсе не считает себя виноватой перед мужем. Эти деньги – ее собственные. И еще писала, что уверена: доктор – талант, он может стать знаменитостью. Ее мужу вовсе незачем знать про эти деньги. Она же не просит доктора уступить ей, стать ее любовником. Она дает эти деньги лишь затем, чтобы предоставить ему широкие возможности, – пусть он, скажем, переедет в этот город, откроет прием в каком-нибудь фешенебельном квартале и станет пользовать богатых пациенток, она ставит лишь одно условие. Он должен лечить и ее, видеться с нею каждый день.

– Черта с два! – сказал он. – Я отнюдь не великий врач и никогда великим не был. У меня большой опыт, вот и получился из меня недурной провинциальный лекарь. И не более того.

«Еще только одно мне от вас нужно, – писала она. – Если вам не быть моим любовником, вы должны обещать, что никакая другая женщина не станет вашей любовницей». Как я понял, он должен, по ее выражению, блюсти свою «чистоту».

С деньгами у доктора было очень туго. Из его детей осталась в живых только дочь. У них с женой были еще два сына, но обоих унесла та же вспышка детского паралича, после которой дочь осталась калекой.

Дочь, в пору нашего знакомства уже семнадцатилетняя девушка, обречена была почти все время проводить в инвалидном кресле. Имей отец много денег, чтобы отослать ее к какому-нибудь знаменитому специалисту, скажем в Европу, возможно, ее удалось бы вылечить, – был в письме и такой намек.

– Ого! – Доктор был из тех, кто бросает деньги на ветер, не умеет ни экономить, ни откладывать. Вечно забывал посылать пациентам счета. Эту обязанность давно взяла на себя его жена, но далеко не обо всех своих больных он ей говорил. Забывал сказать – и зачастую нарочно.

«Моему мужу вовсе незачем знать про эти деньги».

– Вот как? Чтобы этот хорек да не узнал? Как бы не так, он и чужие кошельки насквозь видит.

Доктор отнес письмо жене, она прочла и улыбнулась. Как я уже говорил, она была по-своему красива. Безусловно, ее красота постороннему открывалась не вдруг. Слишком много выстрадала эта женщина, слишком тяжким ударом была для нее смерть сыновей. Она исхудала, складка ее губ и взгляд странных зеленовато-серых глаз обычно казались суровыми. Удивительная красота ее оживала только в улыбке. Тогда она странно, поистине поразительно преображалась.

– Этой женщине, сурова ли она или кротка, страдает или не страдает, я буду верен до самой смерти… Но не всегда это легко, – сказал доктор.

Он явно сказал это неспроста. Перед вечером мы с ним отправились удить рыбу и теперь отдыхали, сидя под деревцем на плоском камне подле горного ручья. В дорожной корзинке, во льду, мы прихватили с собой пива.

– Вряд ли вам придет охота написать рассказ на такой сюжет. (Как уже упоминалось, доктор много читал.) В наше время мало кого интересуют отношения между людьми. Человеческие отношения нынче не в моде. Теперь непременно надо писать про капиталистов и пролетариев. На все надо смотреть с точки зрения экономики. Ура, да здравствует экономика! Экономика ныне и присно и во веки веков!

Я уже говорил об улыбке его жены. Сам доктор улыбался редко. Зато он смеялся – всласть, от души, он захохотал так, что распугал, наверно, форель в ручье на милю от нас. Крупная голова его и все крупное тело тряслись от смеха. Он смеялся с наслаждением.

– Так вот, это будет самая что ни на есть старомодная любовная история, что вы на это скажете?

В его жизнь вошла еще одна женщина. Это случилось года за три до того лета, когда мы с ним познакомились и много времени проводили вместе. В здешние края приехало на лето одно состоятельное семейство – чета с единственным ребенком, дочерью, такой же калекой, как и дочь доктора. Люди не то чтобы уж очень богатые, но денег у них хватало, по крайней мере сначала он так думал. У отца, главы семейства, сказал он, была какая-то фабрика.

– Я всего-то видел его два раза, и мы с ним почти не разговаривали, хотя как будто понравились друг другу. Он дал мне понять, что человек он очень занятой, и видно было, что-то его тревожит. Дела у него на фабрике шли неважно.

– Так вот, сюда приехали его жена и дочь, горничная и еще при дочери сиделка. Сильная, крепкая женщина, полька. Условились, что я постоянно буду их навещать. Они сняли дом в сельской местности, мили за три от нашего городка. Домашний врач дал им кое-какие предписания. Желательно было и здесь иметь поблизости врача, чтобы в случае чего сразу его вызвать.

– Итак, я к ним поехал.