Уайтбол (СИ)

…Подранки, подумал Ри. Подранки. Хищники поневоле. Люди, привыкшие плыть против. Против системы. Против естественных законов. Против безысходности. Против самих себя. Другими они уже не станут.

Он взглянул в небо. Белесое земное небо. Кусочек родины, заброшенный на другой край Вселенной.

— Зачем столько пессимизма, Арсен. Конечно, Три мира — серьезное испытание для людей: энергоемко, страшно, неуютно. Но этого следовало ожидать. Знаешь пословицу: один переезд трем пожарам равен… Вик вот мне вчера сказал, что мы — изгои. Можно и так. Перебраться из комнатушки во дворец, огородить себе уголок, размером с прежнюю комнатушку, жить в собственном доме, как изгой, и чувствовать себя соответственно… Но разве ради этого мы переезжали?

— Ну, почему же, — саркастически отозвался командор. — Мы огородили целых три комнатушки. И будем тут жить, как привыкли, и никто нам не помешает. Уайтболы могут застрелиться, Чужие — тоже. Людей не проймешь, у них все, как у людей: право сильного, личные амбиции, вокс попули, который сам подчас не ведает, что гласит… Извини, Ри. На командорском посту не получается сохранять иллюзии.

— Ты слишком торопишься. Не могут же переселенцы сразу отказаться от земных шаблонов. Считай, что это все — инфекционные хвосты от материнской культуры. Пройдет со временем.

— А если не пройдет? Если единственный способ выжить — заново построить то, от чего сбежали? Тогда можно прыгать по мирам без уайтболов, или еще чего покруче — все равно это будет погоня за собственным хвостом, — он хмыкнул и добавил:

— Инфекционным.

— Арсен, я не провидец и не командор. Наверно, не растерял иллюзии. Но в одном уверен: не может человек навязывать господу-богу свои правила игры. Не настолько он силен. Жить захочет — изменится…

2100 г., Лета

Будущее

— Вот ты где, — буркнул Артем себе под нос. Потерял равновесие, упал на пол. На мягкий пол Города. На четвереньках добрался до светлячка, сунул ему переговорные клипсы и высказался:

— Я тебя целый час ищу. Ношусь, как собака, по всему Городу. А потом мне мать голову оторвет за то, что я спер… забрал резервный переводчик из жилого сектора. И в следующий раз меня в муравейник не пустят.

— Что такое собака, — белесый глаз светлячка повернулся на ножке и уставился на гостя.

— Животное на моей исторической родине. Собак учат находить потерянные предметы.

— Как же много всяких Чужих в вашем мире. Совсем как в нашем гиперборейском Городе.

— Откуда ты знаешь про гиперборейский Город?

— Знаю.

Переспрашивать бессмысленно. Если бы Ричи хотел ответить — ответил бы сразу. Молодые светлячки капризны и скрытны. Совсем как люди. Мать говорила — когда-то все было совсем не так…

Интересно, что означает для Ричи имя «Ричи», которое Артем ему присвоил? Ничего, наверно, не означает. В ответ на «инициацию» прозвучало скептичное замечание: «Вы, люди, всегда раздаете имена как попало».

— Что ты делаешь в этой дыре? — спросил Артем.

Слово «дыра» светлячок понял адекватно. Младшие вообще хорошо понимают человеческий слэнг. Со взрослыми общаться труднее.

— Меня выгнали из жилой зоны, — ответил Ричи. Теперь он свернулся клубком, вроде гигантской кошки. Кошек Артем несколько раз видел: две штуки жили на Эребе. Самое потрясающее в этих маленьких зверьках — умение сворачиваться в клубок, совсем как молодые светлячки.

— За что тебя выгнали?

Ричи проигнорировал вопрос:

— Но я тут времени не терял. Сочинил музыку.

— Что сочинил? — обалдел Артем и машинально мигнул налобником три раза.

У взрослых светлячков считается признаком несдержанности подавать световые сигналы при непосредственном контакте, как у северян на Земле — сопровождать речь активной жестикуляцией. Но детям эта световая «жестикуляция» простительна, а Ричи и Артем еще не переступили порог зрелости — ни по возрасту, ни по статусу…

— Я сочинил музыку, — повторил светлячок.

— Офигеть. Покажешь?

— Попробую.

В уши полилась какая-то адская смесь из шумов, слогов, треска… Артем взглянул на манипуляции Ричи с приемной панелью и сообразил: декодер пытается перевести «комариную речь». Нет, не совсем: «комариная» — был бы один треск…

Через полминуты юноша заметил во всем этом безобразии какую-то специфичную ритмику. А к концу «композиции» был готов поклясться, что в творении приятеля есть определенная гармония и строй…

Ричи закончил музицировать и мигнул трижды.

— Тебе не понравилось. Но это музыка.

— Пожалуй, да. А с чего ты взял, что мне не понравилось?

— Знаю. Покажи ее композитору. Ричи Стивенсу покажи. Ричи Стивенс — перерожденный, он поймет.

Нормально. Щупальцы веером. Ладно, фиг с тобой.

— О'кей, покажу.

— Ты — второй, кто видел мою музыку.

— А первый кто?

— Город.

— Что сказал Город?

— Ничего не сказал.

— Ну, и черт с ним.

— Что такое черт.

— Какая-то сложная философская категория. Я толком не знаю. Спроси у Города.

Огромный клубок развернулся, композитор вальяжно разлегся на полу. Покрутил глазом из стороны в сторону и спросил:

— Ты сказал: мать тебе голову оторвет. Она ее действительно оторвет.

— Нет, конечно.