Убегать непросто

– По айклубу, по айпи, по жэпу, еще как? Вы по-человечески разговаривать совсем разучились. И общаться тоже. Я устал слушать эти бесконечные слова, сидеть в машине, шляться, убивая время. В этом и состоит будущее? Да нахрен бы оно мне такое сдалось! – вспыхнул Илья. – Вы же услышать друг друга толком не можете! Денис еще когда сказал, что мама звонила насчет угроз, а ты только сейчас сообразила. Я тебе сколько раз сказал скинуть все в ФСБ, и ты только сейчас об этом догадалась!

– Интересно, – ледяным тоном сказала Марина. – Что это за истерики такие? Устал, говоришь, бедненький? Ах, ну да, тебя же нас охранять приставили, притомился переодеваться да программки таскать. Это же у тебя пропали родные, это ты потерял работу, тебе перемывает кости все интернет-сообщество! Конечно же, давайте все пожалеем несчастного Илью! – рявкнула она.

Денис не вмешался в их перепалку. Переваривая информацию, он думал, что и сам мог бы сложить два и два. Ведь мама пришла к нему до того, как заварилась каша, значит, эти события не связаны между собой. Но что? Что могло произойти? Почему она ушла, не оставив даже записки? Наличие другого мужчины исключается, маме достаточно и отца тетешкать. Значит, случилась беда… Одно к одному, и никакого просвета.

– Извини, – тем временем сказал Илья, уставившись на свои колени. – Наверное, я ожидал немного другого. Я помню, как мечтал о будущем. Умные, начитанные, богатые. Нет умирающих в нищете, нет болезней, сиротства, унижения. Представлял себе большие города, где у всех есть работа, дом и семья. Где никого не убивают, нет войны . Но я ошибся. Ничего не исчезло, оно только спряталось под шелухой благовоспитанности. У вас чистенькие манеры, вежливость и отчужденность. Вы все погрузились с головой в прекрасный мир, и перестали замечать то, что творится у вас под носом. Ваши алкаши, сдыхают возле мусорок, никому не нужные. Бездомные собаки и прочая скотина лежит отравленными трупами, причем, травите ее вы же, не стесняясь. А пожилые? Бабули, которые возле подъездов сидят со смертью в глазах? Вы все бесконечно одиноки, вы не нужны друг другу! Я чувствую себя, как в коконе. Я не понимаю, зачем вы живете. Вы стремитесь высвободить побольше времени, чтоб потратить его на компьютеры. Вы тратите время на компьютеры, но вам все равно кажется, что его мало. У вас есть все, а вам не хватает, вы смотрите на других и снова бежите искать это «все». Вы придумываете себе дела, пытаетесь стать лучше, вырасти над собой, и все равно несчастливы. А знаешь, почему? Вы не живете. Вы – доживаете. У вас нет веры, нет сказок, нет надежды. Вы пробороздили океаны, исследовали космос, заглянули в недра Земли, и вам не о чем мечтать. Да вы и не хотите, стремясь прожить поспокойнее, прикрывшись тем, что вы делаете что-то полезное. Вы не мечтаете о бессмертии, зная, что его нет. Вы опошлили бессмертие, заменив его на здесь и сейчас. И вы все, как один, несчастливы. Я так не хочу. Слышишь! Не хочу! Пусть я прожил всего двадцать, но я помню, как билось мое сердце, как болело и радовалось оно. Ему не требовалось ездить по нарисованной дороге, чтобы чувствовать….

Илья говорил негромко, но быстро и сбивчиво. Кудри его разметались и тряслись при каждом слове. Над верхней губой блестел пот, а глаза приобрели щенячье-потерянное выражение. Марине хотелось закрыть уши, спрятаться от тяжелых слов, что падали железными звеньями на душу, но не слушать не могла. Она смотрела, широко раскрыв глаза, и чувствовала, как в ней зажигается странный свет. Будто все это она уже знала, чувствовала, и забыла однажды, уснув. Он вернул ей себя. Прав он, тысячу раз прав! Помогала ли она бы Денису, не коснись ее похищение? Конечно, нет, если и узнала бы, то только у Интернета бы сидела, наблюдала бы по ту сторону экрана. Вся ее жизнь – по ту сторону экрана.

– Едем? – спросил Денис, заведя мотор.

Из дневника И.Б.

Пришли белые. Пришел Колчак в Омск, и все изменилось. Ввели военный коммунизм. Мы теперь непонятно в какой власти, а я окончательно лишился всех прав. Комиссариата больше нет, а мне и не надо. Моих среди тех не осталось. Если бы не возраст, пошел бы учиться в фельдшеры, но не уверен, что потяну. Стала иногда сниться мне в своем платье, плачет, что не постирал его, когда клал. Я уже и не знаю, чему верить, может, и вправду тот свет есть.

Близко сошелся с нашим врачом. Петром К. Он открыто не распространяется, но он как раз из тех, кто Колчаку рад. У нас-то большинство еще за красных, да и слух прошел, что партизан вчера расстреляли показательно, так сочувствующих много. Семья у него на пароме погибла, за льдину зацепило. Двадцать человек как языком корова слизнула. Так что ему по ночам дежурства тже нравятся.

Мы сначала в шахматы играли, он меня все побеждал, а потом и спрашивать осторожно друг друга стали. Так и рассказал я ему однажды о своем тяжелом сердце. А он так усмехнулся нехорошо, блеснул из-под узких серебряных бровей глазами. «Ты, значит, кровопийцей был. А не скажешь…»