Убежище

«Мадам Водрье Сандрина,

С сожалением сообщаю, что мадам Сюзанна Водрье, урожденная Сюзанна Юрто, 10 декабря 1912 г.р., супруга Жана Водрье и мать мадам Моник Водрье, скончалась в возрасте семидесяти трех лет.

Факт смерти был зарегистрирован 27 октября 1986 г. врачом и жандармом, прибывшими на место. Мне было поручено известить вас о произошедшем и выслать свидетельство о смерти на ваше последнее местожительство, известное почтовым службам: 56, улица де Аль, Париж.

Поскольку мое предыдущее письмо вернулось назад, в результате проведенного поиска я информирую вас этим повторным письмом о существовании завещания, собственноручно составленного покойной и переданного в мою нотариальную контору 25 октября 1986 г.

В связи с вышеизложенным прошу вас прибыть по адресу, указанному на бланке письма, чтобы исполнить последнюю волю вашей бабушки, мадам Сюзанны Водрье.

В ожидании вашего визита, прошу принять, мадам, мои искренние соболезнования,

С уважением, Мэтр Жан-Батист Бегено».

Сандрина перечитала письмо еще раз.

Она по-прежнему не испытывала никаких эмоций.

С ее губ сорвалось: «Сегодня умерла мама. А может, вчера – не знаю». Этот роман Альбера Камю был ее любимым. Долгое время, когда друзья критиковали ее одиночество и отвращение к ночной жизни, она чувствовала свою схожесть с Мерсо. Впрочем, очень часто, лежа в своей кровати и перелистывая страницы «Постороннего», она мысленно опровергала все эти упреки. А теперь, когда ей сообщили о смерти члена ее семьи, она, как и Мерсо, оказалась чуждой печали, которую должна была испытывать. И все же некоторое чувство вины побудило ее порыться в памяти, чтобы хоть что-нибудь вспомнить об этой родственнице. Но ничего не получалось. Никакого образа этой Сюзанны не всплывало в ее голове. Единственный раз, когда она заговорила с матерью на эту тему, ее любопытство было отметено простыми фразами, в равной степени поразительными и категоричными.

– Эта сумасбродка предпочла остаться на своем острове и не захотела знакомиться с тобой, своей единственной внучкой. Ты ее никогда не видела, и поверь мне, никогда не увидишь.

Конец дискуссии, конец истории.

Существование этой Сюзанны было таким образом стерто из коллективной памяти, удалено с генеалогического дерева, а ее имя – изъято из семейного лексикона. Иными словами, она стала запретной темой, о которой Сандрина до этого дня даже не вспоминала.

– Черт! – выдохнула журналистка.

Она перечитала письмо в третий раз, словно пытаясь убедить себя, что оно было адресовано именно ей, что не вышло ошибки с адресатом. Но нет, ее мать действительно звали Моник.

«Ну и плевать», – решила она, выходя из кабинета. Пьер поджидал ее прямо за дверью. Пальцы Венсана перестали терзать пишущую машинку в ту самую секунду, когда она появилась в комнате.

– Ничего серьезного, – произнесла она.

– Однако нотариус мне показался достаточно… озабоченным, – возразил Пьер.

– Я… я ее никогда не знала… И вообще, никому не дозволено так врываться в жизнь людей, особенно если ты умер!

Сандрина не отдавала себе отчета, но ее голос приобрел другой, почти детский оттенок. Ее руки слегка дрожали, когда она подняла письмо вверх, чтобы подчеркнуть свой протест. В глазах стояли слезы.

– Думаю, тебе нужно туда поехать. Возьми неделю отпуска.

– Но… мне хватит и пары дней, – пробормотала она. – Нужно будет просто забрать вещи незнакомки, вот и все.

– В какой-то момент благодаря этой «незнакомке» ты появилась на свет, Сандрина, – возразил Пьер. – Остальное неважно. Я не знаю, что у вас там произошло, но поверь, в тебе есть и ее частичка, этого ты не можешь отрицать. Некоторые цивилизации были убеждены, что в момент смерти кого-то из стариков их потомки теряли частицу себя. И не только в плане генеалогии или памяти, но и физически. И что атомы, доставшиеся им от родителей и присутствующие в их теле, тоже умирали, вызывая органическую скорбь. Они утверждали, что именно поэтому во время траура ощущается такая усталость.

– Я не думаю, что…