Убежище 3/9

— Ты не дева Мария, — всхлипнул он. — И пусть они мне не говорят. Ты — Манья. Манья. Старуха к клюкой, которая бродит по свету и ищет своего загубленного сына… Это не я сказал. Это знающий человек сказал! В одна тысяча восемьсот восемьдесят первом году…

— Чайку? Вафельки? Печеньица?

Проводница глядит на меня заискивающе и плотоядно. Она пролезла в купе только наполовину — видимо, лень втягивать внутрь огромный зад — и выразительно тискает в когтистых лапах упаковку печенья «Юбилейное».

Молча отрицательно качаю головой.

Чуть помедлив, она все же вползает в купе.

— Я вам сейчас полочку разложу, ладно? Вы только встаньте.

Я продолжаю лежать.

— Встаньте, встаньте! — Она делает идиотские жесты руками: вверх-вниз, вверх-вниз, как будто взвешивает невидимый мешок картошки.

Я встаю и выхожу в коридор. У нее в руках неожиданно появляется что-то вроде гигантского гаечного ключа, и она агрессивно тычет им куда-то в основание плюшевого салатового диванчика. Через пару секунд она ловко выворачивает диванчик наизнанку, превращает его в узкую пластиковую полку. Матрас, шерстяное одеяло и подушка со следами чьей-то древней, застиранной крови пристегнуты к полке серыми синтетическими ремнями.

— Пожалуйста. Битэ! — Она улыбается во весь рот.

Я захожу в купе и снова ложусь, прямо поверх ремней.

Она стоит в проходе и пялится на меня. Наконец снова разлепляет свои изгаженные комками перламутровой помады губищи и говорит:

— А у меня к вам маленькая просьбочка будет… Эншульдигунг битэ…

Уходи. Уходи, кукла. Ну уходи же! У меня осталось так мало времени…

— Вы с собой сигаретки везете? — спрашивает она.

Снова качаю головой.

— Можно я тогда вам свой блок принесу? Нам, понимаете какое дело, нельзя через таможню перевозить. Ферштейн? А вам ведь это все равно. Вам один блок разрешается… Я вам принесу, ладно? Вам можно, вам разрешается.

Я свешиваю ноги на пол, сажусь. Я смотрю на нее пристально, в упор. Потом одними губами я говорю ей: «Уйди, дура».

— Ну, извините, — она пятится в коридор. — Эншульдигунг… Если захотите чайку, вы не стесняйтесь… Битэ…

Я закрываю за ней дверь.

За окном уже темно. В черном стеклянном квадрате мелькают желтые огоньки. В черном стеклянном квадрате отражается мое лицо — грубое, мужское, больное, умирающее лицо. За что? За что мне все это?

Я хватаюсь за пластмассовую ручку, опускаю на окно жалюзи из серого кожзаменителя. Я не хочу больше видеть себя. Я ничего не хочу больше видеть. Щелкаю выключателем — и купе погружается в темноту.

Снова ложусь на нижнюю полку. Колеса стучат ритмично и убаюкивающе, но у меня слишком мало времени — я не буду спать. Я больше никогда не буду спать. Я скоро умру.

Колеса стучат уютно, ритмично, заботливо. Я закрываю глаза и включаюсь в их ритм: за что? — за что, за что? — за что, за что? — за что, за что?..

Глупый вопрос. Я знаю, за что. Я знаю, за что, за что, за что, за что…

X. Детеныш

— Немедленно вызывайте охрану! У нас там дети! — взвыла высокая пухлая дама с черными бараньими кудряшками на голове. — Дети! Вы понимаете, дети?

На слове «дети» дама каждый раз нетерпеливо притопывала каблуком, сильно таращила пуговичные глаза и зачем-то сгибалась в пояснице, почти касаясь наэлектризованными волосами длинного носа бабки-билетерши.

Билетерша упрямо молчала, глядя себе под ноги, на усыпанный семечными очистками асфальт. Делала вид, что не слышит.

— Что там вообще происходит?

— Позовите администрацию!

— Верните деньги за билет!

— Деньги!

— Дети!

— Деньги!

— Дети!

Позади дамы с кудряшками, которой удалось вплотную подобраться к билетерше, ожесточенно толкались возмущенные граждане. Со стороны казалось, что рядом с Пещерой ужасов идет демонстрация. Изумленные прохожие, прогуливавшиеся посреди аттракционов Чудо-Града, замедляли шаг. Толпа росла.

— Простите, а что здесь случилось? — спросила девушка с целой гроздью ядовито-зеленых воздушных шариков в руке.

— Да авария какая-то, — неуверенно отозвался вялый пенсионер в берете и без энтузиазма воззрился на обнаженные девушкины прелести. На ней был короткий обтягивающий топ, выше пупка, и обтягивающие же джинсы — такие катастрофически узкие, что бледная девичья плоть набухала и свешивалась поверх синей ткани, как взошедшее тесто, перевалившее через край кастрюли.

— Авария? Господи, пострадал кто-нибудь? — забеспокоилась девушка.

— Неизвестно. Может, и пострадал, — не без злорадства откликнулся пенсионер и лениво перевел взгляд с оголенного торса на шарики.

— Да ладно вам, панику-то нагнетать, — сварливо вмешалась в разговор стоявшая рядом женщина с толстым хнычущим малышом-акселератом на плечах. — Мы только что оттуда, да, Коля? — Женщина слегка встряхнула ребенка, и тот разразился плачем. — Все там нормально. Просто электричество выключили.

— Да, людэй катают, а ничэго нэ видно, — громко провозгласил веселый бородатый кавказец, — скелэты нэ видно, русалкы нэ видно, Фрэды Кругэр нэ видно! А дэньги назад нэ дают!

— Что?! Что я слышу?! Детей продолжают катать на неисправном аттракционе?! — пронзительно заголосила дама с кудряшками прямо в ухо бабки-билетерши.