Убежище 3/9

Она знала, что лицо у нее при этом становится презрительное, умное и исполненное достоинства. Специально тренировалась перед зеркалом… Правая бровь приподнималась теперь просто идеально. Левая пока что похуже — не так высоко и к тому же подло тянула за собой правую — так что вид получался скорее огорошенный.

Словом, чтобы не рисковать — а просто поставить старую курицу на место, — она приподняла правую.

— Что значит не пропустите, Ирочка? — спокойно поинтересовалась няня, глядя себе под ноги и не обращая ни малейшего внимания на все эти мимические достижения.

— Не Ирочка, а Ирина Валерьевна! — взвизгнула Ирочка, мигом позабыв про брови и связанное с ними достоинство. — Я, между прочим, ваше непосредственное начальство!

Ирочка пришла на вакантное место старшей медсестры совсем недавно и пока еще не успела поставить себя в интернате должным образом. Пожилые няньки и медсестры называли ее Иркой и Ирочкой, а некоторые даже тыкали.

— Что значит не пропустите, Ирина Валерьевна ?

— Это значит… Это значит, что… — От досады и напряжения у Ирочки побелел нос. — Да что вы здесь вытворяете?! Нет, я, конечно, понимаю — в этом интернате к детям особый подход, не как в других местах. Но этот мальчик… Чего вы его водите туда-сюда? Вы в своем уме? Он же не воспринимает вообще ничего!

— Все, что надо, воспринимает, — невозмутимо отозвалась Клавдия Михайловна. — Да вы не горячитесь так, Ирочка…

— Ирина Валерьевна!!!

— Вот-вот, Ирина Валерьевна… Зачем так волноваться?

— Значит, так, — сказала Ирочка и сделала глубокий вдох и выдох, чтобы взять себя в руки. — Так. Я хочу, чтобы вы поняли, любезная Клавдия Михайловна. Во-первых, этот мальчик ничего не воспринимает. И никогда уже не будет воспринимать…

— А вы не зарекайтесь…

— Не перебивать! — голос у Ирочки снова сорвался на визг. — Никогда уже не будет воспринимать. Насколько мне известно из его истории болезни — и вам, Клавдия Михайловна, это тоже должно быть известно, — у него была тяжелая черепно-мозговая травма, клиническая смерть во время операции, кислородное голодание мозга в течение четырех минут, несколько месяцев глубокой комы… Сейчас у него крайняя степень аутизма. Поверьте мне, он ничего не воспринимает. Это во-первых. А во-вторых — будьте любезны называть ребенка его настоящим именем, записанным в карте. С какой стати вы зовете его Ваней?

— Ну так, простите, Ирина Валерьевна… Вы же сами говорите, что он ничего не воспринимает, — тогда какая же ему разница, как я его зову?

— Ему — никакой разницы! — снова заголосила Ирочка. — Ему — ни-ка-кой. Зато мне есть разница! Это интернат для детей с нарушениями работы мозга, а не для медперсонала с аналогичными нарушениями. Что вы здесь устраиваете сумасшедший дом? Я вас спрашиваю! Что вы здесь устраиваете цирк?!

— Да мы, собственно…

— Я буду жаловаться. Я буду писать докладную директору, — теперь Ирочкино лицо покраснело; на лбу выступила испарина. — Я это все так не оставлю.

Громко стуча каблуками, Ирочка пошла прочь по коридору.

XXI. Детеныш

И еще очень много разных странных существ показала ему Костяная; в тот день Мальчик познакомился почти со всеми.

Уже под вечер она подвела его к избушке, стоявшей на отшибе, и сказала:

— Сейчас я покажу тебе одну девочку. Ее зовут Спящая.

Они зашли в избушку. Там было чисто, светло (длинные ряды зажженных свечей располагались вдоль стен) и очень пусто. Собственно, кроме этих свечей и маленькой белой кроватки с резными прутьями, в доме не было вообще ничего.

Сверху на кровать было наброшено покрывало из легкой полупрозрачной ткани. Старуха подцепила длинными когтями край покрывала и аккуратно сняла его.

— Смотри. Вот она, наша Спящая. Красавица наша!

Мальчик подошел к кроватке и опасливо заглянул внутрь, ожидая увидеть очередного монстра.

Девочка была совсем не страшная. Она лежала на спине, и одна ее рука — с тонким-тонким запястьем, на котором просвечивали голубоватые венки, — высовывалась из-под одеяла. Ее бескровные губы изгибались в странной улыбке — как будто ей было то ли очень хорошо, то ли очень больно…

Некоторое время Мальчик смотрел, не отрываясь, на ее узкое, бледное лицо с резко очерченными скулами, на длинные, изогнутые ресницы — такие яркие, такие угольно-черные на фоне голубоватой белизны лица. Смотрел на ее блестящие, густые кудри. Кого-то она ему напоминала, эта девочка… Другую девочку… Ту, рядом с которой он сидел в красном кресле — на аттракционе в Пещере Ужасов. У той тоже были длинные ресницы, темные кудряшки и что-то общее в чертах… И все же та, на аттракционе, была лишь жалким подобием этой.

— Какая красивая! — шепотом сказал Мальчик.

— Да ты говори, Детеныш, нормально. Она все равно не проснется.

— Почему?

— Как почему? Потому что она заколдованная. Она будет спать, пока однажды ее не поцелует…

— Прекрасный принц?

— Ну да, что-то вроде того. Если сам знаешь, чего спрашиваешь?

…Была глубокая ночь, когда они подошли к дому, где жили Брат и Сестра.