предположению. Одинаково негодуя на его поспешный брак и внезапный
отъезд, она отлучила от королевского двора его жену. Не избежал порицания и
сэр Фрэнсис, хотя ничем его не заслужил.
Эссекс вскоре снарядил несколько кораблей и с ними присоединился к
Дрейку и Норрису. Слава делала Эссекса ото дня ко дню все более дорогим
сердцу Елизаветы, и она, с трудом соблюдая видимость неудовольствия,
которое он, по ее мнению, заслужил своим сумасбродством, изнывала в ожидании
его возвращения.
Через короткое время мы получили письма от Эссекса, в которых он
признавал, что брак его был шагом безрассудным и что, не желая краснеть за
него в нашем присутствии, он отправился в добровольное изгнание. И хотя
гордость побуждала его отзываться о вас в язвительной манере, из общего тона
письма было очевидно, что он покинул Англию столько же для того, чтобы
не видеть вас, сколько и для того, чтобы не жить рядом с женщиной, которой
сам предоставил законное право делать его несчастным. Великодушная
забота, которую он проявил о вашей сестре, даже при этих обстоятельствах
направив сэра Уолтера Кертиса во второй раз в Руан с поручением не жалеть ни
трудов, ни денег, чтобы разыскать Матильду, была еще одним примером
благородства натуры, которое украшало собой даже его ошибки. Направляя свои
помыслы к более высоким целям, чем любовь, он всеми силами старался
заполнить пустоту — ту мучительную пустоту, — что оставила в его сердце
поруганная страсть.
От природы бездействие было ему чуждо, и скоро его дерзкая отвага
обратила к нему мысли всей нации. Елизавета, хорошо знавшая, что источник его
нынешних отважных предприятий — разочарование и отчаянье, мгновенно
смягчила свою показную суровость и вновь призвала его ко двору. Мысль о
возвращении все еще была ему отвратительна, он медлил, и лишь властный
приказ королевы вынудил его вернуться. Когда со дня на день ожидали его
приезда, я получила ваше первое письмо. В нем ничего не говорилось ни о
вашем истинном положении, ни о причинах столь странного поступка, как ваше
согласие на брак с лордом Арлингтоном. Ваше долгое молчание, туманное и
лаконичное письмо и мое величайшее желание вернуть душевное
спокойствие вам и вашему возлюбленному, хоть в счастье вам и отказано судьбой, —
все это заставило меня решиться показать ему письмо, где не было ни едино-
го упоминания не только его имени, но и того, что с ним связано. Случай
вскоре представился, и я убедилась в правильности своего решения. Лорд Эссекс
читал в безмолвном изумлении, и убеждение, которое он вынес из
прочитанного, произвело разительную перемену в его образе мыслей и в манерах. Ни
следа уязвленной гордости, страсти, разочарования с этой минуты не
оставалось в его поведении. Сразу примирившись со своей судьбой, он использовал
во благо расположение королевы и принял решение жить с женой достойно,
если уж не счастливо. Никогда более я не слышала, чтобы он произнес ваше
имя. Я верила, что он изгнал его и из своего сердца, и, видя, как преуспела я в
своем замысле с одним из вас, я решилась прибегнуть к нему и по отношению
к другой. Когда вы поведали мне о жестоком обмане, посредством которого
лорд Бэрли воздействовал на ваши чувства, разумно ли было бы сообщать
вам, что Эссекс не участвовал ни в каком заговоре, не был заточен в тюрьму
и тем более осужден? Убежденность в том, что вы принесли себя в жертву
ради Эссекса, который явно не оценил этого, исключала всякую возможность
объяснения или даже просто беседы между людьми, столь справедливо
почитавшими себя глубоко оскорбленными друг другом. Каково же было мое
огорчение, когда по приезде вашем в Лондон я увидела, что вы заботливо
лелеете некий тайный план, который угрожает целиком разрушить мой! Видя,
что все мои советы напрасны, я сочла за благо предоставить вам решать по-
своему в надежде на то, что ваша природная мягкость возобладает над
болезненно-раздраженными чувствами. Увы, моя дорогая, этот роковой день
показал мне, как непоправимо я ошиблась, как много ран предстоит вам теперь
нанести благородному сердцу Эссекса! Терзаемый муками несчастной,
загубленной любви, мелочными подозрениями своей неумной жены и
высокомерным надзором королевы, он будет с этого мгновения лишен в своей жизни
покоя, как давно уже лишен надежды.
Нежная забота, которой было продиктовано это позднее признание, как и
сокрытие правды, грустное пророчество, которым заключила свой рассказ
леди Пемброк, глубочайшим образом подействовали на меня, вызвав поток
слез, к великому облегчению моего сокрушенного, выжженного страданиями
сердца.
— Нет, мой великодушный, добрый друг, — ответила я тоном более
спокойным, чем могла ожидать леди Пемброк. — Я не могу ложно истолковать
поведение, которое всегда проистекало из благороднейших намерений, и,
явив передо мною в истинном свете побуждения несчастного Эссекса, вы
открыли мне цель, которая сделает посильной тяжелую задачу, возлагаемую
мною на себя. Обязанность предотвратить хотя бы часть того зла, которое
может стать следствием моего неблагоразумного поступка, вновь обратит
меня к велениям разума, чести и к своей истинной природе. О ты, — вскричала