Убежище, или Повесть иных времен

помните, что довершить ее страдание можете только Вы, не вынеся того

сурового испытания, которое я решилась во что бы то ни стало выдержать. Не

лишайте меня печальной радости, все еще дозволенной мне судьбой, — в каком

бы уединении я впредь ни похоронила себя, верить, что тот, кого избрала я из

всех людей, подобен ангелу.

Не подчиняясь тирании людского мнения, я не знаю иного :оветчика, чем

нравственное чувство, и оно говорит мне, что самим Небесам угодны те

старания, которых я не оставляю, чтобы внушить Вам любовь к жизни, величию и

славе...

О грозный Отец всего сущего, чья воля одна только может лишить любого

из нас того единственного в мире, кто дорог ему, направь к благороднейшей

цели веления моего разума, дай силы нам обоим принять раздельный

жребий, назначенный нам. Возвысь чувства Эссекса над мелочными заботами

мести и злобы, обрати любовь его в милосердие, а гнев — в героизм. А слабому

сердцу, что ныне истекает кровью перед Тобою, ниспошли терпение и

смирение, чтобы проживать каждый долгий день так, словно следующий навечно

соединит меня с ним. Я не прошу силы, чтобы изгнать его из своего сердца,

нет, пусть он всегда остается его единственным властелином. Но пусть

поступки его воссияют благородством, чтобы, когда оба мы вместе со всеми людьми

будем призваны на Твой Страшный Суд, я могла пренебречь их ошибочным

мнением и правдиво сказать: «Отец Небесный, не Эссекса я любила, но саму

Добродетель в его облике».

Это восторженное заключение, сколь высокопарно оно ни показалось

сдержанной леди Пемброк, было всецело рассчитано на романтический

характер того, кому предназначалось. Я горячо просила Эссекса смириться с

тем, что моим письмом завершится переписка между нами, не допускавшая

никаких уступок, помимо тех, которые содержались в письме. Я отдала его в

руки леди Пемброк с приятным чувством самоуважения, которое всегда

сопутствует сознанию достойно исполненного тяжкого долга.

Да, это драгоценное чувство все еще остается при мне, порой пронизывая

своими лучами густой мрак, что затопляет мою душу и мертвит разум... Я

боюсь, что мысль моя опять начинает блуждать, потому что собственный

почерк вдруг кажется мне почерком Эссекса... О, как стиснута моя голова, как

стеснено сердце!.. Почему никто не ослабит эти тугие волокна? Чу! Не

королева ли это?.. Нет... Это только мрачный гул зимнего ветра.

* * *

Бедный Эссекс! Поразило ли мое письмо его так глубоко? Прижимал ли

он его с такой нежностью к губам? Орошал ли его слезами? Те слезы, что я

пролила о тебе, Эссекс, утопили бы тебя, если собрать их вместе...

«Несравненная Эллинор... о, боготворимая! Да, я буду следовать за яркими

блужданиями этого чистого ума, помрачению которого способствовал, и с этой

минуты я стану всем, чем она пожелает...» (Кто сказал ему тогда, что разум мой

помрачен и мысль блуждает, хотела бы я знать? Право, при нем я всегда

сопротивлялась этому.) Ах, прекрасные, драгоценные чувства! Как душа моя

жадно впитывает их очарование!.. А есть у вас маленький ножичек, леди

Пемброк, чтобы врезать мне в сердце эти слова, вырезать их на самом моем

сердце?.. О, я хочу, чтобы они вошли в сердце глубоко-глубоко... Я хочу

чувствовать их, а не только видеть... И ты, память, предательница память, хоть

раз сохрани приятный звук голоса, повторяющего их... Даже у леди Пемброк

голос не так музыкален...

* * *

Вы говорите — в браке с лордом Арлингтоном? О, этот брак! Что приобрел

он злодейством и обманом? Невыносимое общество несчастной безумицы,

чья усталая душа может в любую минуту ускользнуть, оставив в его руках

грязные обноски, которые он купил такой ценой. И все же мне говорят — я в

браке с ним... Он все еще возит меня за собой, называет меня своей, своей, о,

Боже! Но я более ничья — помните об этом, помните, иначе может произойти

убийство, и меня не окажется рядом, чтобы стать между смертоносными

клинками и узнать, какой из них окажет мне услугу.

Матильда, мне кажется, я еще не сказала тебе об этом, но едва ли я в си-

лах сделать это сейчас — такой тяжелый сон обволакивает меня... И все же,

если я не сделаю этого сейчас... знаешь, ведь я могу никогда более не

проснуться... Но теперь я вспоминаю, что уже просыпалась вновь и вновь, так что

совсем устала, и сейчас наконец спокойно усну и буду видеть во сне тебя.

* * *

Позволь мне воспользоваться минутой возвращения рассудка и памяти и

продолжить свой рассказ. Следуя принятым мною благим решениям, я

испросила у лорда Арлингтона позволения удалиться в Сент-Винсентское

Аббатство и в будущем жить там безвыездно, на что он с готовностью согласился.

Если мое добровольное затворничество не истребило полностью его ревнивых

подозрений, то, во всяком случае, не оставляло ему поводов терзать меня

ими. Натуру этого человека я всегда считала самой заурядной: он был

легковерен и переменчив, но своеволен и вспыльчив. Тщеславясь правами,

даваемыми знатностью рода, но не имея достоинств, которые отличили бы и

прославили бы его, он всегда чувствовал себя обойденным, если предпочтение

выказывалось другим, и благосклонность Елизаветы к его сопернику