Убежище, или Повесть иных времен

лорд Лейстер, баловень природы, равно как и разнообразных искусств... но

этим, по моему убеждению, и ограничивались его достоинства. Его сердце,

холодное от природы, очерствело вследствие того, что значительную часть

жизни он провел в леденящей атмосфере королевского двора. Безудержный в

своих замыслах, нерешительный и коварный в поступках, тиранический в

достижении своих целей, он неспособен был на долгую привязанность к тем,

над кем не мог властвовать. Честолюбие, гордость и тщеславие, эти главные

черты почти всякого характера, в нем так нераздельно слились и обрели

такую законченность под влиянием природной холодности, что часто их можно

было ошибкою принять за иные, более благородные качества. Ты предстала

перед его глазами в сиянии юности, в совершенстве красоты, осененная

величием королевского рода, в первом нежном расцвете пробудившейся любви.

Ты соединила в себе все чарующие свойства с теми, что были особенно

дороги сердцу, которое ты желала покорить, и оно было положено к твоим ногам.

Это был печальный миг, ибо он обрек тебя на все горести взаимной страсти

почти без единой ее радости! Увы, Матильда, будь ты воистину обожаема...

Впрочем, что изменилось бы от этого? Лишь мучительнее сделалось бы все,

что тебе суждено было испытать. И если кажущаяся страсть лорда Лейстера

имела в твоих глазах очарование истинной, я поступаю, быть может, дурно,

представляя ее в таком свете, но время притворства и умолчаний прошло, и

теперь мое измученное сердце не изречет ничего, кроме правды. Мое мнение

о его характере столь прочно установилось, что, хотя в моей жизни была

минута, когда судьба моя, казалось, всецело была в руках лорда Лейстера, я не

могла питать к нему уважение настолько, чтобы положиться на его решение.

И все же, из нежной жалости к тебе за твою неизменную и не заслуженную

им любовь, я воздержалась бы от столь резкого (в твоих глазах) суждения, но

тогда — повторяю еще раз — мои собственные поступки показались бы

странными и необъяснимыми.

Как глубоко отец Энтони и я сожалели о неосмотрительности, вследствие

которой в нашем уединенном приюте оказался столь опасный гость, нет

нужды повторять. Осторожность на этот раз оказалась союзницей страсти, и твоя

судьба, волею единственного оставшегося у тебя опекуна, была навсегда

соединена с судьбой твоего возлюбленного. Вскоре я поняла, что тщетно было

бы оспаривать главенствующее место, которое он занял в твоих

привязанностях, а так как собственных привязанностей я в то время еще не имела, то не

заглядывала далеко в будущее и безропотно последовала за тобой в замок Ке-

нильворт. Я, однако, восхищалась стойкостью любовного самообмана,

заставившего тебя мгновенно примириться с столь явно незначительным и жалким

положением, в какое ты была поставлена, и еще более — твоей полной

слепотой к собственному совершенству, позволившей тебе вообразить, будто

зоркие наблюдатели сочтут твое нынешнее ничтожное положение естественным

для тебя. С каким же изумлением я увидела, как любовь лорда Лейстера

навлекает такие унижения на ту, кто по природным свойствам и праву

рождения настолько выше его, сам же низко потакает себе во всем, пользуясь

единолично присвоенными правами.

Едва мы остались с тобою одни, как притязания этого негодяя Уильямса

наполнили нас ужасом, требовавшим немедленных решительных мер. Вся

душа моя восставала против унизительных уступок, к которым твои мольбы

понуждали меня, но даже эти уступки лишь усиливали презрение, овладевшее

мною. Возвращение лорда Лейстера принесло нам временное облегчение, но

способ, которым он избавился от злодея, представлялся мне одновременно

ненадежным и недостойным, а единственно верный способ положить конец

всем нашим страхам, по-видимому, ни разу не пришел ему в голову. Ему

следовало объявить о вашем браке, что в то время, вероятно, можно было

сделать без большого риска оскорбить Елизавету, чье увядающее сердце с

каждым днем становилось все менее чувствительно к заботам любви, а

тщеславие было занято и развлечено приездом герцога Анжуйского. Но важнейший

интерес милорда заключался в том, чтобы не допустить ее брака с

французским принцем, и перед идолом этого замысла покорно склонились все его

страсти. Мы вновь были оставлены в замке трудиться над гобеленом, а когда

он успешно завершил свою интригу, то оставил теперь уже королеву скорбеть

в одиночестве об утрате последнего претендента на ее руку, а сам вновь

вернулся развлекаться в Кенильворт.

Но не всегда ему была суждена удача: на этот раз он возбудил у

Елизаветы вполне обоснованные ревнивые подозрения, и, внезапно появившись в

замке Кенильворт, она перехитрила наконец своего изворотливого фаворита.

Тщетно было бы скрывать наше присутствие, тщетно выдавать нас за

прислужниц в его развлечениях: для внимательного взгляда королевы и

единодушного мнения ее более беспристрастной свиты недостоверность вымысла

была очевидна. Принужденный наскоро сочинить новую историю, терзаясь

мыслью, что она не внушает доверия, он оказался перед необходимостью

отягчить и без того нелегкие обстоятельства нашего положения, предав нас,