Убежище. Книга первая

– Он прочел и словно потух. Это же видно, милый. У него не осталось сил жить. И, хотя операция прошла блестяще, он не проснулся, – Людмила невесело покачала головой. – Пустота страшна ещё тем, что когда тебе надо опереться – за тобой внезапно обнаруживается пропасть. Никто и никогда не может быть уверен в том, что ему не будет требоваться опора и поддержка. Тому человеку было нужно совсем немного – просто «я тебя люблю», просто «мы справимся, ты же не один!», или хотя бы «я тебя жду». Только вот ему этого никто не сказал, зато в письме была просьба жены срочно написать на неё завещание…

Владимир стиснул зубы, упрямо мотнул головой:

– Ну, может, тот мужик, который старше, много зарабатывал…

– Они оба работали, да дело не в этом! Ты так и не понял? Надо выбирать такого человека, который тебя просто любит. Не ради денег или чего-то там… Всё проходит, могут закончиться деньги, здоровье, силы… Но если у тебя дома твоё убежище, ты, если это только в принципе возможно, выживешь! Просто потому, что ты нужен любой. Только, чтобы ты был на свете! За тебя будут молиться, тебя будут ждать! А если ты никому не нужен… Это так трудно, что иной раз можно сломаться от собственных мыслей, одиночества и сумерек за окном.

Владимир вдруг услышал что-то новое в голосе мамы.

– А ты… Ты сама? Ну, ты же жила одна, – он вдруг парадоксальным образом рассердился на себя, почему он не подумал, что ей там на севере было так одиноко?

– Я жила совсем не одна – у меня был кот. Не смейся. Его выбросили на мороз мои соседи, и он вмёрз в лёд. Я едва сумела его спасти. А потом он всю свою жизнь спасал меня от одиночества. Коты это умеют – одиночество их не выносит. Так что я шла домой и знала, что меня ждут, что споют песню, погреют руки, прогонят нехорошие сны. Дадут возможность дождаться другой жизни, чего-то нового.

– А где он сейчас? – Владимир сначала спросил, а потом понял…

– Он прожил девятнадцать лет, пять лет без меня и четырнадцать со мной, – светло улыбнулась Людмила. – И я благодарна ему за каждый день, который он провёл рядом со мной. А сейчас у меня есть Миша, и Фёдор, и Маура. А ты? Ты у нас есть? – она ласково посмотрела на сына.

Владимир обнял маму за плечи, разом отшвырнув подальше свои размышления и переживания. Никогда они так не разговаривали. Никогда он не думал, как она жила – только деньги слал.

– Я у тебя есть!

– Спасибо тебе, мой хороший, но этого мало. Мишка… Он жил гораздо труднее меня.

– Мам, ой, ну только не начинай! Что он там тебе нажаловался? У него всё было!

– Что именно? Гаджеты, шмотки, комната аж с кондиционером? Ну, давай, давай, думай! Ты бы поменял своё детство на его? – она не позволила сыну впасть в привычно-раздраженный тон, который появлялся, когда он говорил о сыне. – Вспоминай, как ты пускал кораблики весной, как провалился под лёд, а потом, чтобы я не ругала, сушил пальто утюгом. Как рухнул с гаража, как разбил главной скандалистке района окно, как спасал щенка! Как мы с тобой в Ботанический сад ходили, а после посещения зоопарка всерьёз разрабатывал планы, как освободить зверей из неволи, и я тебя сумела остановить, только когда уговорила почитать книги Джеральда Даррелла. Как мы с тобой торты делали, а потом ты решил сделать это сам и ухитрился испечь самый вкусный торт из всех, которые я пробовала.

– И посолил крем! – рассмеялся Владимир, потерев глаза о мамино плечо.

– Ага! И он всё равно был самый шикарный!

Глава 32. Дорога к своему убежищу

Он так давно не вспоминал всё это… У него было классное детство и он ни за что не променял бы его на перечень благ, имеющихся у Мишки. А потом… у его сына не было такой мамы! Яна никогда и не скрывала, что мать из неё никакая. Она так и говорила, что попробовала и поняла, что материнство – это не её стихия. Так-то оно так, только куда деваться ребёнку в таких случаях, а? Настроение стремительно испортилось.

– Хочешь сказать, что я плохой отец? Да? Ну, не мог я ему дать большего! Я работал, уставал! – буркнул Владимир и вдруг задумался, а его-то мама могла? Ну, она же тоже работала, уставала, только вот общалась с ним, разговаривала, вникала во все его дела. – Мам – я не ты! – тут же открестился Владимир. – Я так не могу.

– Ну, что ж делать, не можешь, так не можешь, – легко согласилась она. В самом-то деле, какой смысл настаивать, когда человек не настроен на разговор и можно только разозлить его.

– Ладно, милый, ты отдыхай. С остальным потом разберёмся. Хорошо?

Он обрадовался, что мама не давит и не нагнетает. Не рассказывает о его долге, семье, о тяжкой Мишкиной доле.

– Да ладно! Некоторые и вовсе детей поотправляли в школы за границей и всё, и не парятся! – ворчал он, прогревая машину в воскресенье. Пятницу и выходные он провёл у мамы на даче, отдохнул, набрался сил и был готов вернуться к себе. В свою жизнь, в работу, в грядущий развод и мстительные идеи про испанский дом.

Он поцеловал мать, махнул рукой Мишке, который самым независимым видом сидел на перилах веранды, покосился на Фёдора.

– Всем пока!