– Ну, вот. Я и на шажок ближе к тому, чтобы Владимир меня нашёл! – нет, Вика не была глупа. Она отлично понимала, что надо потрудиться, спеть дифирамбы, повосхищаться, найти больную точку, порыдать над ней, раскопать её поглубже, посочувствовать погорячее, так чтобы поговорка: «она его за муки полюбила, а он её за состраданье к ним» работала на её благо. Нет мук? Устроим! Плёвое дело!
Будущий мученик, который и не подозревал о том, какие на него строятся грандиозные планы, пребывал на юбилее одного из приятелей и отлично проводил время.
– Володь, это моя сестра Таисия. Тая – это мой друг Владимир! – приятель сделал доброе дело, «встретил» двух одиночеств и смотался дальше праздновать.
Тая улыбалась приятно, глупостей с места в карьер не говорила, выглядела отлично, короче говоря, Владимир наслаждался хорошим времяпровождением.
Фёдор сидел на подоконнике и принюхивался. Воздух, влетавший в форточку отчётливо нёс запах перемен.
Кот, прищурившись, смотрел на улицу, где остановилось такси, из которого вышел Владимир.
Глава 29. Кошки самые-самые на свете. Самее не бывает
Дил опасливо выглядывал из комнаты, а за его плечом шумно пыхтел Крок, и толкал брата в бок.
– Ну, чего? Можно уже? А?
– вздохнул Крок.– Да, погоди ты! Пока не знаю!
– Ну, давай скорее! Есть хочется!
-Самому хочется,
– проворчал Дил. – Но ты же знаешь, пока эта хулиганка миски наши не проверит, лучше не подходить! Голосить будет, как Фунтик!-Хуже! Фунтик только визжит, а эта ещё воет, мявлит, шипит и так низко уууууууукает, как будто сейчас порвёт!
– напомнил брату Крок.Два бультерьера готовились войти в кухню, чтобы позавтракать после прогулки.
А в кухне царила Глафира Гнусевна.
Мелкое рыжее нечто, пока ещё состоящее их голенастых, длинноватых для её роста лапок, огромных несоразмерно лопушистых ушей и круглых зелёных глазищ, топотало вокруг собачьих мисок. Каждая из них для Глафиры была чем-то вроде тазика.
Почему-то мысль о том, что собаки старше и сами могут кого угодно воспитать в головёнку Глашки ни разу не залетала, а может, и залетала, но была выпнута оттуда её собственными убеждениями.
Убеждение первое гласило: «Кошки самые-самые на свете. Самее не бывает!».
Она галлопировала по спящей Лизе, перескакивала на её жениха Андрея, прыжком уносилась через длинный коридор в другую комнату, вскрывала там дверь и укладывалась на Лизиной маме – Татьяне.