Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

– Да. – Эддлстон важно кивнул. – Она не была расположена обсуждать данную тему, но расстроенной я бы ее не назвал. В высшей степени неприятно, когда в вашем доме происходит такое!

– Этим исчерпывалось отношение миссис Хаддингтон к происшедшему? – уточнил Хемингуэй.

– Без сомнения, – ответил Эддлстон, – миссис Хаддингтон была удручена утратой друга при столь трагических обстоятельствах. Но, уверен, у нее не было причин испытывать… более сильные чувства. Могу конфиденциально высказать суждение, что подобных чувств она не испытывала. Мы провели несколько минут за обычной беседой: сначала речь шла об обязательствах ее арендодателя, потом о возможном брачном контракте мисс Синтии – бедное дитя, какой жестокий удар она испытала! Вскоре миссис Хаддингтон попросила меня рассказать о положениях законов о браке и законнорожденности, что имело важность для ее подруги. Кажется, это все – хотя нет, не совсем! Миссис Хаддингтон интересовали ее законные права в связи с выплатой заработка слугам, двое из которых угрожали уволиться без заблаговременного уведомления.

Эддлстон сел за стол. Прежде чем открыть его, он оглядел комнату и, кашлянув, промолвил:

– Полагаю, в этой самой комнате…

– В этом самом кресле, – уточнил Хемингуэй, показывая пальцем.

Эддлстон надел пенсне и уставился на роковое кресло.

– Ужасно, ужасно… – прошептал он, после чего занялся столом.

В обнаружившихся там бумагах ничто не указывало на личность убийцы миссис Хаддингтон, а также на источник основной части ее дохода. Она никогда не обращалась к юристам по вопросам отчуждения своей собственности. Эддлстон знал одно: мисс Хаддингтон была весьма состоятельной женщиной. Уступая напору Хемингуэя, признался, что в последние годы она делала крупные капиталовложения, но настаивал, что не знал о суммах, завещанных ей супругом, чьих дел он не касался. По его словам, завещание было простым документом: мисс Хаддингтон завещала все, чем будет владеть на момент кончины, своей дочери. До утверждения завещания попечители последней, к числу которых принадлежал он сам, не могли узнать о размере ее состояния.

В ящике обнаружилась всякая всячина: моток бечевки, пара больших ножниц в кожаном футляре, канцелярские скрепки, визитные карточки, оберточная бумага. Интерес представляли лишь выписки с банковских счетов и тетрадка, где учитывались вложения средств. Но даже из них можно было мало почерпнуть, не считая того, что миссис Хаддингтон делала много вложений, и всегда удачно. Выписки указывали на небольшой перерасход: очевидно, с некоторых пор миссис Хаддингтон жила на широкую ногу, без оглядки даже на свои внушительные доходы.

Последние были очень велики для эпохи, когда даже крупное состояние не могло приносить владельцу более пяти тысяч фунтов в год, а кредит полностью оторвался от сумм, перечислявшихся налоговому ведомству. Разрыв объяснялся пристрастием покойной к снятию наличных. Увиденное вызвало у Эддлстона раздражение. Тем не менее, сняв с носа пенсне и полируя стеклышки носовым платком, он проговорил:

– Достойно сожаления, старший инспектор, но, боюсь, неизбежно при нынешней системе налогообложения, что все больше людей вынуждены уклоняться от избыточных налогов, прибегая к маневрам, о которых они и думать бы не стали десять лет назад.

– Вероятно, – кивнул Хемингуэй, застегивая кожаную папку с выписками. – Это мне понадобится, сэр.

– Разумеется, вы вправе забрать все, что посчитаете нужным.

– Больше меня здесь ничего не интересует, сэр. Бумаг у нее было, похоже, немного. Надеюсь, в спальне мы найдем больше.

Покинув будуар, они увидели перед дверью гостиной, на лестнице, ведущей наверх, мисс Пикхилл. Взглянув на них с враждебностью, она заявила младшему Эддлстону, что удивлена его поведением. Он попытался объяснить ей сложность своего положения. Но прежде чем сумел убедить мисс Пикхилл, что не в силах не допустить обыск полицией дома ее сестры и что отец не стал бы мешать правосудию, на лестнице появился Фримби с серебряным подносом в руках. На нем поблескивал крупный квадратный изумруд, вставленный в платиновое основание с маленькими бриллиантами на лапках. Протянув поднос Хемингуэю, дворецкий промолвил:

– Брошь хозяйки, утерянная вчера вечером, которую она велела отыскать. Полагаю, сломалась застежка, потому что брошь нашли на стойке одного из кресел в гостиной. Я счел за благо, – добавил он, глядя поверх головы мисс Пикхилл, – передать ее вам.

Хемингуэй взял брошь и убедился в неисправности застежки. На лестницу вышла Синтия в сопровождении мисс Спеннимур. На Синтии было перешитое черное платье. Она была бы чудо как хороша, если бы не недовольная гримаса. При виде броши воскликнула:

– Это мамина! Откуда она у вас?

Сбежав по ступенькам, Синтия буквально вырвала драгоценность из рук Хемингуэя. Мисс Пикхилл, пыхтя от неудовольствия, объяснила Синтии, что и как.

– Я знаю про застежку, – ответила та. – Она расстегнулась за чаем, и мама сказала, что надо починить ее. – Пристегивая брошь к своей груди, она спросила Фримби: – Лекарства уже доставили?

– Нет, мисс.