Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых

Правда, экспертизе, проведенной Барятинским, его главный оппонент Кудряшов попытался противопоставить свою — он обратился за помощью к авторитетному патологоанатому Ф.Я. Чистовичу. Последний решительно опроверг своих предшественников, заявив, что никаких данных, указывающих на заболевание сифилисом, в протоколе нет. Чистович считал, что «Александр I страдал какой-то инфекционной болезнью, протекающей с желтухой и нагноительным типом лихорадки». Отметим, однако, что Кудряшов в этом случае действовал не вполне добросовестно: из его собственных слов следует, что Чистович не только знал, о ком идет речь в протоколе, но и был познакомлен со всей совокупностью материалов, рассказывающих о последних днях императора.

Другой комплекс спорных вопросов был связан уже непосредственно с Федором Козьмичем. Здесь противники легенды безоговорочно отвергали все рассказы и предания об обмолвках старца, случаях «узнавания», посещения его загадочными «высшими особами» и прочее, относя все это к сфере безудержной народной фантазии. «В такой стране, как Россия, — писал Николай Михайлович, — уже с древних времен народ часто поддавался самым нелепым слухам, невероятным сказаниям и имел склонность придавать веру всему сверхъестественному. Стоит только вспомнить появление самозванцев… Этому обычно способствовала внезапная кончина или наследника престола, или самого монарха, как это было при убийстве царевича Дмитрия, казни Алексея Петровича и насильственной смерти Петра III». В ответ на это справедливое в принципе замечание Барятинский не менее справедливо писал, что в истории Федора Козьмича есть свои особенности, главная из которых — старец ни в коем случае не был самозванцем. Напротив, он старательно скрывал свое происхождение, в корне пресекая всякие домыслы на этот счет. И, тем не менее, слухи о том, что Федор Козьмич — добровольно отрекшийся от власти царь, оказались настолько устойчивы, что пережили старца и сохранились в народной среде вплоть до начала XX века. Уже одно это, по мнению Барятинского, заставляет отнестись к ним с особенным вниманием, а не отвергать гуртом, без всякого анализа.

Конечно же, особый интерес для исследователей представляли описания внешнего облика старца и всей его повадки. Начиная с официального установления примет Федора Козьмича красноуфимским судом, описания эти, если и не полностью идентичны внешности императора, то, несомненно, в основном ей соответствуют. То же можно сказать и о самом распространенном портрете старца и о рукописном его наследстве. Это две записки, найденные в мешочке, висевшем у изголовья Федора Козьмича, про который он, умирая, сказал: «В нем моя тайна». Записки представляют собою шифр. На лицевой стороне одной из них значится:

«видишили на какое вас безсловесие счастие славо изнесе».

На обороте:

«Но егда убо А молчат П невозвещают».

На лицевой стороне второй записки:

1,2, 3,4

о, в, а, зн а крыют струфиан

Д к ео а м в р

С 3 Д Я

На обратной:

во во

1837 Г. Мар. 26 в «вол 43 Пар;

Что писать цифровые и буквенные «ребусы» было в обычае старца, подтверждается целым рядом свидетельств. Трудно сказать, имеет ли шифр разгадку или представляет собой мистификацию со стороны человека, твердо решившего сохранить тайну и после смерти. Предлагаем читателям поупражнять свои логические способности и самим разгадать сей секрет; надо надеяться, что достигнутые результаты будут более осмысленны и не так произвольны, как совершенно нелепые «разгадки» Барятинского («Царственный мистик», стр. 141–143) и некоего И.С. Петрова (великий князь Николай Михайлович, «Легенда о кончине императора Александра I, стр. 48–49).

Но, помимо темного смысла, в записках, казалось бы, должно быть и нечто бесспорное — почерк. К тому же кроме таинственных записок сохранились еще и написанные рукой Федора Козьмича несколько изречений из Священного писания. Однако и мы едва ли можем прийти к однозначному результату. Без всякой экспертизы очевидно, что почерк, которым написаны изречения, не схож с почерком Александра I. Однако Барятинский справедливо обратил внимание, что он не так уж безусловно похож и на почерк шифрованных записей. Скажем, написание буквы «д» — хвостик книзу с росчерком — здесь куда более близко Александру, в записи же изречений у этой буквы тщательно вырисовывается закрученный кверху хвост. По мнению Барятинского, старец сознательно менял свой почерк, и здесь тщательно оберегая свою тайну.