Убийство Генриха IV

Но самые серьезные пробелы появились вследствие определенного нежелания судей побуждать обвиняемого говорить о своих политических взглядах и о происхождении таковых.

Тем не менее из материалов допросов мы можем узнать немало. Обвиняемый заявил, что зовут его Франсуа Равальяк, что он родился и живет в Ангулеме, что от роду ему тридцать один или тридцать два года и он никогда не был женат. Его занятие? «Сказал, что нанимался писать исковые заявления в суд» с четырнадцати лет. Сначала он обучался в Париже, жил у одного холодного сапожника, на улице Ла-Арп, потом на улице Калландр. Вернувшись в Ангулем, он стал клерком и камердинером у покойного Розье, советника президиального суда Ангулема. Потом его посадили в тюрьму за долги. В настоящее время он живет в Ангулеме, обучает молодежь, учит ее молиться. У него восемьдесят учеников, отцы и матери которых платят ему и делают ему подарки — кто даст сало, кто рубленое мясо, зерно, вино. Он экономит и время от времени бывает в Париже, чтобы писать заявления в суд. Чтобы убить короля, он восемь дней шел пешком из Ангулема в Париж. Это путешествие он предпринял под предлогом, что будет добиваться компенсации затрат на один процесс, проходивший в парламенте.

Его отец, как и он, перебивается случайными заработками. Шесть лет назад он расстался с его матерью. Его сестры покинули мать. Равальяк остался с ней один. Его отец и мать «жили подаянием, большую часть времени».

Итак, перед нами человек, живший в духовной атмосфере жизни, не сложившейся в двух смыслах. Не сложилась семейная жизнь: родители расстались, мать брошена, дети разошлись в разные стороны, забыли друг друга, относятся друг к другу враждебно. Не сложилась профессиональная жизнь: ни отец, ни он сам ничего не достигли. Родители всегда жили в состоянии нищеты и крайней нужды, сын — в состоянии, близком к нищете и крайней нужде. Равальяк предстает человеком, «испытавшим несчастья», человеком, который, коль скоро он остался со своей матерью без средств к существованию, не был обделен ни любовью к родителям, ни добротой, ни чувствительностью, человеком, который неминуемо должен был страдать от такого положения, человеком с расшатанными нервами и непрочным душевным равновесием.

Воспитанный набожной матерью, которую он глубоко почитал, Равальяк предстает очень добрым католиком — в достаточной мере католиком, чтобы пожелать стать монахом. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня»[29]. Равальяк поступил послушником к фельянам, куда его принял их провинциальный куратор — дон Франсуа Мари-Мадлен. Фельяны были одной из конгрегаций ордена цистерцианцев. Таким образом, они принадлежали к большому семейству бенедиктинцев. Основатель ордена, Жан де Ла Барьер, создал их цистерцианское аббатство в 1573 г. в епархии Рье, близ Мюре, на территории современного департамента Верхняя Гаронна. В 1588 г. они обосновались в Париже, в монастыре на улице Нев-Сент-Оноре, недалеко от Тюильри.

Они следовали уставу святого Бенедикта и святого Бернара. Они ходили без штанов, в сандалиях и одной белой рясе. Их называли фельянами, потому что они постоянно носили в руке ветку с множеством листьев (feuilles). Некоторые фельяны приняли активное участие в деятельности Лиги. Дон Бернар Перкен де Монгайар заслужил прозвище «лакея Лиги». После победы Генриха IV он был вынужден бежать в Нидерланды и стал там аббатом Орваля. Фельяны оказывали большое влияние на парламент и парижское общество, и многие ощущали призвание свыше примкнуть к ним.

Но и фельяны вызвали разочарование у Равальяка. «Спрошен, как надел облачение фельянов и почему его оставил. — Сказал, что носил его месяца полтора и снял, потому что имел видения во время мысленной молитвы». По мнению фельянов, такие видения не свидетельствовали о здоровье духа. Церковь с подозрением относится к визионерам, которые часто — просто неуравновешенные люди. Равальяк ощущал в себе настоящее призвание свыше. Он несколько раз просил вернуть ему монашеское облачение. Снова отказывался от него. И этот человек, который шел на убийство и не мог не сознавать, что сам умрет в жестоких мучениях, при воспоминании об этом плакал.

Потом, отвергнутый фельянами, Равальяк задумал стать иезуитом. Он направился к иезуитам, которым принадлежали большой дом и церковь Святого Людовика на улице Сент-Антуан, невдалеке от улицы Кутюр-Сент-Катрин[30]. Он обратился к одному послушнику. Но послушники ему сказали, «что в их дом не принимают тех, кто раньше принадлежал к другой религии», то есть к другому монашескому ордену. Ему пришлось отступиться.

Понятно, что разочарование было для него очень жестоким: ведь Равальяк был очень хорошим христианином и отличался пламенным благочестием. После убийства, когда навязчивая идея прошла, он показал себя превосходным католиком, обладающим безупречной верой. Он раскаялся в своем поступке, который видел теперь в истинном свете: