Убийство Генриха IV

Итак, не сумев переговорить с королем от имени Бога, незадачливый пророк решил убить его. Он пришел на Рождество 1609 г., чтобы исполнить свою миссию. Но его прогнали стрелки главного прево и сам главный прево. Через два дня после Рождества он увидел короля едущим в карете близ кладбища Невинноубиенных. Он побежал за ним. Слуги помешали ему нагнать карету. Он вернулся в Ангулем. Он исповедался в своем намерении убить и, перенеся епитимью, на время избавился от навязчивой идеи. Но на Пасху 1610 г., как раз когда он отправлялся в Париж, наваждение вернулось. На одном постоялом дворе он украл нож. Но, когда пришла пора действовать, он не решился. Он поехал обратно. В Этампе он даже сломал свой нож. Но в предместье Этампа он внезапно увидел «Ессе homo», Христа, с кожей, исполосованной ударами бичей, в терновом венце, истерзанного, окровавленного, на которого толпа может кричать, оскорблять его, требовать его смерти. Все эти страдания — ради него, Равальяка, а он отступает! Он вернулся в Париж. Он вновь наточил нож на камне. В Париже он последовал за королем на мессу к фельянам. Действовать ему помешало прибытие герцога Вандомского. Он искал короля, чтобы убить его, в темном переходе, который вел меж двух башен во двор Лувра. Он не смог этого сделать из-за группы дворян. Но на улице Ла Ферроннери он настиг короля и убил его.

Так этот преданный поклонник Иисуса Христа, того, кто велел: «Да любите друг друга, как Я возлюбил вас»[37] до самой смерти, кто отказался вызвать огонь с небес на отвергавших его, ибо Сын Человеческий пришел не затем, чтобы губить грешника, а затем, чтобы тот обратился и жил, — этот пылкий богомолец стал убийцей. Он, простой частный человек, не уполномоченный никем, убил главу государства. Это был ненормальный — пусть так. Но это ничего не объясняет. Это был человек крайностей? Пусть так. Но тогда почему он не помешался на подаянии? Почему Равальяк не снял с себя все ради бедных, почему он не призывал всех к полному отказу от имущества, почему не проводил все время, прося милостыню ради отверженных? «Единственная мера, чтобы любить Бога, — это любить Бога без меры»[38]. Равальяк любил без меры, но почему он любил дурно, почему сбился с пути, откуда взялось у него это видение убийства, в конечном счете ставшее его навязчивой идеей и заставившее совершить то, что должно было бы вызвать у него ужас?

Его следователи были прежде всего заняты поиском его сообщников, однако не могли не спросить у него, по каким причинам он пожелал убить короля. «Сказал несколько раз, в частности, — за то, что он (Генрих IV) не захотел, хотя и имел возможность, подчинить так называемую реформатскую религию (протестантский кальвинизм) католической, апостолической и римской церкви». Он вернулся из Этампа, решив убить Генриха IV, «потому что тот не обратил в истинную веру приверженцев так называемой реформатской религии и потому что слышал, что он хочет объявить войну папе и перенести Святой престол в Париж». И еще «он тем более решил осуществить свое предприятие, что король не пожелал расправиться с гугенотами за то, что те на прошлое Рождество собирались убить всех католиков; некоторые из них были привезены в сей город и арестованы, но никого не казнили, как говорили ему многие…».

Следовательно, Равальяк был убежден, что Нантский эдикт был злом, что долгом короля было обратить протестантов-еретиков, что он имел возможность это сделать, а поскольку он этого не сделал, на короле лежит тяжкая вина перед Богом.

С другой стороны, Равальяк был убежден, что протестанты хотят перебить католиков, взяв нечто вроде реванша за Варфоломеевскую ночь, что они уже приступили к осуществлению этого замысла, что король отказался карать виновных, став тем самым их сообщником и поставив жизнь католиков под угрозу.

Логический вывод: если католики попытаются избавиться от короля, они сделают это в рамках необходимой обороны.

У Равальяка были и другие резоны. Он упоминал «всеобщие толки среди солдат, говоривших, что, ежели король… затеет войну со святым отцом, они поддержат его и умрут за это, по каковой причине он укрепился в искушении убить короля, ибо вести войну с папой — значит вести войну с Богом, поелику папа есть Бог и Бог есть папа…» В Ангулеме, «пребывая в доме некоего Бельяра, он, как говорит, слышал, что посол папы от имени последнего сказал королю: если тот объявит войну папе, тот его отлучит, а Его Величество якобы ответил: его предшественники сажали пап на престол, а если папа его отлучит, сам лишится престола; услышав сие, он полностью решился убить короля…» Он утверждал также, что слышал то же самое «не только от этого человека, но и от солдат в Париже, в том числе от господина де Сен-Жоржа, каковой говорил: если бы король объявил войну святому отцу, сей господин бы повиновался и остался при нем; и если бы он объявил таковую войну без достаточных оснований, это бы обернулось против него…» Таким образом, Равальяк «считал, что честь Бога следовало предпочесть всему прочему».