Убийство Генриха IV

Парижский парламент рассчитывал потребовать возврата к Буржской Прагматической санкции 1438 г. и отмены Конкордата 1516 г. Он не хотел и слышать о канонах Тридентского собора, касающихся дисциплины. Не только в парламенте, но и среди части епископата, возглавляемого архиепископом Буржским, возникли схизматические тенденции.

К великой радости гугенотов, стала распространяться идея избрания патриарха Галлии, который бы управлял французской церковью независимо от Рима. Мысль о расколе не пугала кое-кого и в окружении Генриха IV. Чем больше папа тянул с отпущением грехов королю, тем больше становилось подобных людей. В октябре 1594 г. Генрих заговорил о расторжении брака с Маргаритой де Валуа. Если его не пожелает осуществить папа, это возьмут на себя другие. В ноябре флорентийский посланник в Париже высказал мнение, что ситуация имеет много сходства с ситуацией в Англии при Генрихе VIII. Большой совет, верховный суд, на который возложили разрешение споров о церковных бенефициях и о применении конкордата, не возражал бы против схизмы. Было даже учреждено нечто вроде управления духовными имуществами (économat), возглавляемого архиепископом Буржским и занятого выделением льгот, оставляемых папе, и пожалованием инвеститур, необходимых для управления церковными службами. Женебрар, епископ Экса, полагал, что «тем самым король объявил себя духовным главой церкви во Франции». Схизма казалась неминуемой[232].

Именно в этих обстоятельствах адвокат парламента Пьер Питу выпустил в 1594 г. в Париже свой трактат «О свободах галликанской церкви», нечто вроде свода правил из восьмидесяти трех максим, посвященный Генриху IV, который имел огромный успех[233]. Он был одобрен парламентом, Сорбонной, приходскими священниками и стал классическим. Пьер Питу собрал «свободы, права и вольности галликанской церкви», появившиеся в XIII веке, и возвел их в ранг доктрины. Действительно, галликанство — это доктрина об отношениях между церковью и государством, которая начала отчетливо оформляться еще в ходе борьбы между Филиппом Красивым и Бонифацием VIII и которую мало-помалу формулировали Иоанн Парижский в XIII в., а также Жерсон, Альмен, Джон Мэйр и решения Сорбонны.

Галликанцы оспаривали притязания папы на владение обоими мечами, духовным и светским. Ссылаясь на слова Христа «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» и опираясь на ответ Христа Понтию Пилату «Царство Мое не от мира сего»[234], они утверждали: если папа получил духовный меч, то светский меч Бог отдал королям — либо опосредованно, через посредство народов, либо непосредственно, и эта последняя концепция, закладывавшая основы абсолютизма, становилась все популярней. Из нее следовала полная независимость светского от духовного.

Галликанцы отвергали следствия, которые римская курия желала выводить из мнимого Константинова дара. Утверждалось, что в 315 г. император Константин якобы передал Западную империю папе Сильвестру. Следовательно, преемники Сильвестра имеют на Западе все права императора. Галликанцы, начиная с Иоанна Парижского, отвечали, что в действительности этот дар очень сомнителен, потому что никто из древних о нем не упоминал, а первым, кто завел о нем речь, был архиепископ Реймса Хинкмар, около 850 г., и первым папой, сославшимся на него в своем послании от 1053 г., был Лев IX; в любом случае, раз долгие века папы не пользовались правами императора, этот дар утратил силу по давности; франки, основатели Французского королевства, никогда не были завоеваны Римской империей, а значит, на это королевство данный дар не распространяется; чтобы владеть каким-либо государством, требуется свободное согласие народа, а французский народ никогда не соглашался на Константинов дар; наконец, суверенитет французского короля признал сам папа — в декреталии «Per Venerabilem» папа Иннокентий III объявлял, что король Франции не признает никакого верховенства в светской сфере.

Кроме того, галликанцы ссылались на древний обычай и традицию, всесильные при тогдашнем типе социальной и ментальной структуры.

В результате папа не мог ничего ни приказать, ни предписать в светских делах на территории, подчиненной французскому королю. Папа не мог ни лишить короля его королевства, ни передать последнее кому бы то ни было. Он вполне мог отлучить короля, наложить интердикт на королевство, но не мог короля низложить: это сделать мог лишь народ в случае, если вследствие отлучения прервутся узы, соединяющие короля с его подданными, главу (голову) королевства с членами его мистического тела. Папа не мог освободить подданных короля от их присяги на верность, потому что, нарушив обязательство, он нанес бы вред королю, совершил несправедливость. Папа не мог отлучить чиновников французского короля за то, что относилось к исполнению их обязанностей. Подданные короля Франции никоим образом не подлежали юрисдикции папы. Права, преимущества и привилегии французской короны также не входили в компетенцию папы.