Убийство городов

Но выстрела не было. Танк приближался. Рябинин видел, как гусеницы мнут колосья. Пыль за танком казалась пышным солнечным сарафаном.

– Целить под башню! Жила, Ромашка, ваш танк! – Курок напялил на лысый череп стальную каску, отложил бинокль и взялся за автомат. Рябинин, подражая комбату, принял на мушку танк, не понимая, как остановит его автомат тяжкий брусок танка.

Перед танком взметнулся черный взрыв, повесил занавеску земли и дыма. Танк пробил завесу, шатнулся в сторону. Стали видны катки, колея, прорезанная в пшенице.

Еще один взрыв за кормой танка, казалось, толкнул его. Танк рванулся вперед, а потом вильнул и пошел, наматывая на гусеницы колосья.

– Чумной какой-то! – Жила вел гранатометом, выцеливая танк.

– Не стрелять! – крикнул Курок, глядя в бинокль. – У него красный флаг!

Рябинин различил сквозь пыль красный, едва заметный флажок, трепещущий над люком водителя.

Танк метался по полю, уклоняясь от разрывов, которые вставали у его бортов. Казалось, черные великаны выскакивают из-под земли и ловят танк, а он ускользает от протянутых рук.

Разрывы прекратились. Танк оторвался от оседающей копоти. Приблизился с лязгом к траншее. Встал, сотрясаясь, потно блестя. В стальных катках застряли колосья. На башне сквозь пыль виднелся желтый украинский трезубец. Над люком водителя висел линялый красный флажок.

– Хрень какая-то! – Жила зло смотрел на танк, не выпуская гранатомет.

Из люка показался танкист, голый по пояс, в танковом шлеме. Отжимаясь на руках, выдавился из люка, соскочил на землю и устало сел у гусеницы. Стянул с головы шлем.

– Ты кто, псих? – спросил у него Жила.

– Кто таков? – Курок ударил ботинком стертый до блеска танковый трек.

Танкист поднялся, худой, с выступавшими ребрами, светловолосый, синеглазый, с растресканными губами. Его пятерни были темные от машинного масла, и казалось, на них надеты перчатки.

– Сержант Лукомский, вторая аэромобильная бригада. Прибыл к вам. Пригнал танк.

– Снаряды есть? – спросил Курок.

– Боекомплект. Пить хочу.

Ему принесли канистру с водой. Он пил, дрожал кадыком. Ополченцы окружили его:

– Ну, танкист! Ну, братан! А мы тебя чуть не рванули!

Он пил, тяжелея от воды. А напившись, поднял канистру и стал лить на себя. Рябинин смотрел, как стеклянно блестят его худые плечи.

Глава 19

После ночного отдыха Рябинин готовился заступить на пост. С утра над полем летали самолеты и бомбили соседний участок фронта у села Устиновка. Было тепло и сухо. Пахло яблоками. Среди разрушенных хат уцелели сады, и на согнутых ветках краснели плоды. В одном из проулков он увидел танк, тот, что вчера промчался через поле, увиливая от разрывов. Машина была вымыта, на зеленой башне, где прежде желтел украинский трезубец, теперь красной краской было начертано: «За Донбасс!» Хозяин танка, пригнавший машину, все так же голый по пояс, с торчащими вихрами, протирал влажной тряпкой габаритные огни. Танк с тяжелой пушкой и «активной броней» казался живым, позволял хозяину холить себя и мыть.

– Здорово, Танкист. – Рябинин пожал руку, сохранившую черноту машинного масла. – Ловко ты вчера уходил от взрывов. Классно водишь машину.

– Бог помог. Давлю рычаги, а сам молюсь. Бог слово мое услышал.

– Какое слово?

– Я Богу слово дал, что танк угоню и грех с души смою.

– А грех какой?

– Тяжелый. Может, мне с ним до смерти жить.

– Расскажи.

Танкист раздумывал, нужно ли делиться с чужим человеком тяжестью содеянного греха. Или следует нести его тяжесть в одиночку.

– Шли на Красный Лиман колонной, десять танков. Я в головном, командиром. Со мной на броне комбат. Вдруг на трассу джип навороченный. Из него мужик: «Стой!» Комбат велел встать. Мужик сует ему мешок денег: «Давай, разверни колонну. У меня коммуняки шахту забрали. Пойдем их накажем!» Он пошел на джипе вперед, мы за ним колонной. Подъезжаем к шахте. Большая, башня стоит, на ней красный флаг. Мужик из джипа кричит: «Долби их! Не мне и не им!» Комбат машины расставил и приказал фугасными и осколочными. Мы отстрелялись, каждый по два снаряда. Башню с флагом обвалили, пожар, дым. Развернулись и ушли. Стоим два дня в городе. На перекрестке держим блокпост. Слышу, музыка, трубы, тарелки. Идут человек триста, несут гробы, а в них шахтеры, которых мы два дня назад поубивали. Вдовы в черном, ихние товарищи в касках. Какой-то мальчоночек маленький увидел меня, подобрал камень и бросил в танк. До сих пор слышу, как броня чмокнула. Тогда я Богу слово дал. Угоню танк и перейду на сторону шахтеров. Вы же шахтеры, так? Теперь я за вас воюю.

– Мы шахтеры, – ответил Рябинин. – И землепашцы.

Он вытащил из-под танкового катка белый, зацепившийся колосок и пошел по проулку, слыша за спиной тихие звяки металла.

Рябинин проходил мимо низкой, в два оконца хаты. У калитки его окликнул ополченец Ромашка. Его большое, в золотистой щетине лицо улыбалось. Темно-синие глаза смотрели спокойно и ласково.