Я услышал ответные рыдания и заметил, как Тедия закрыла лицо руками. Её отец глядел прямо перед собой, шокированный несдержанностью дочери. Я стал опасаться нового взрыва насилия со стороны клодиан; но тут увидел, что многие из них плачут навзрыд, даже не пытаясь удержаться.
Подвергнуть женщин перекрёстному допросу Цицерон не осмелился. В десятом часу был объявлен перерыв о завтра.
Так завершился третий день процесса над Милоном — последний день допроса свидетелей, сотый со дня убийства Публия Клодия Пульхра. Завтрашний день должен был решить судьбу Тита Анния Милона.
Позднее в этот день трибун Планк созвал на форуме последнее контио, посвящённое убийству Клодия. В своей речи он призвал всех, кому дорог убитый, придти завтра на заседание суда, чтобы выслушать вердикт. Обвинитель и защитник должны были произнести свои речи на Форуме, который вмещал намного больше народу, нежели внутренний двор храма Либерты. Планк призывал полностью окружить Форум, дабы судьи знали волю народа, а трусливый предатель Милон не сумел улизнуть прежде, чем приговор будет оглашён.
В тот вечер за ужином мы с Эко подробно рассказали Бетесде обо всём, что происходило в суде. Моя жена полностью одобрила поведении Фульвии.
— Порою горе женщины — её единственное оружие, — заявила она. — Вспомни Гекубу и других троянских женщин. Фульвия использовала своё оружие с максимальным эффектом.
— Странно, что они не вызвали в свидетели Клодию, — сказала Диана, до этого сидевшая с отрешённым видом, так что я уж думал, что она нас совершенно не слушает.
— Это могло свести на нет эффект от горя Фульвии, — заметил Эко. — Да и судей бы отвлекло, напомнив им о всяких нехороших слухах, ходивших о Клодии и её брате.
— Да уж, после того, кем выставил её тогда на суде Цицерон, я бы очень удивилась, если бы у неё хватило духу показаться на суде снова, — сказала Бетесда. — Кстати, она вообще там была?
— Во всяком случае, я её не видел, — сказал я и заговорил о другом.
Думаю, я был не единственным в Риме, кто в ту ночь не мог сомкнуть глаз. Сон бежал от меня. Проворочавшись с боку на бок с час или больше в тщетных попытках уснуть, я наконец поднялся и прошёл к себе в кабинет, решив для успокоения что-нибудь почитать. Прикреплённые к свиткам пергамента ярлычки, каждый со своим названием, свисали из углублений в стене. В какой же это драме говорится о богах, приносящих нежданную развязку? Помнится, это что-то из Еврипида. И почему сегодня эти строки крутится у меня в голове? Ах, да: потому что они напоминают мне о суде над Секстом Росцием. Это был первый раз, когда я работал на Цицерона. Да, его первая победа в суде. Помню, после того, как всё закончилось — ну, или почти закончилось — я прочитал этот отрывок Тирону. Тирон был тогда совсем юным; по сути, мальчишкой! Да и сам я был так ещё молод…
Как же называлась та драма? Нет, не «Женщины Трои или Гекуба» — о Гекубе говорила Бетесда сегодня, когда мы сидели за ужином. А, вспомнил! «Вакханки»!
Да, вот он, нужный свиток. Я развернул его на столе и придавил лежащими тут же предназначенными для этой цели камушками. Одна из самых старых книг в моей библиотеке, но всё ещё в хорошем состоянии. Нужный отрывок, помнится, был в самом конце, когда хор почитателей Диониса произносит:
Многовидны явленья божественных сил,
Против чаянья много решают они:
Не сбывается то, что ты верным считал,
И нежданному боги находят пути.
Таково пережитое нами.
Не сбывается то, что ты верным считал…
Удастся ли Цицерону отвратить неизбежное? Сумеет ли он выдать завтра очередную блестящую, выворачивающую логику наизнанку речь, которая убедит судей вынести Милону оправдательный приговор? Это кажется невозможным. Но Цицерон столько раз добивался невозможного, одерживая верх в самых безнадёжных случаях…
Я вздохнул и свернул свиток. При этом кусочек пергамента в самом начале оторвался, и я тихонько выругался. Надо же. Свиток был очень старый, подаренный мне самим Цицероном. Он часто дарил мне книги после успешного окончания дел; но эта была самой первой, с дарственной надписью.
Я снова развернул свиток и отыскал надпись.
Моему другу Гордиану с наилучшими пожеланиями.
Гордиану…
Кровь застыла у меня в жилах. Я знал, я чувствовал, я нутром чуял с самого начала. И всё же теперь, когда передо мной было подтверждение…
Быстро отыскав записку, которую неизвестный передал Бетесде, я положил её рядом со свитком.
Не волнуйтесь за Гордиана и его сына. Они целы и невредимы и позднее вернутся к вам.
Характерный росчерк при написании буквы Г в обоих случаях не оставлял сомнений: и дарственная надпись, и записка были написаны одной и той же рукой.
Я стал просматривать накопившиеся у меня за годы записки от Цицерона, но все они были написаны Тироном или другим секретарём под его диктовку. А дарственную надпись на «Вакханках» Цицерон сделал своей рукой. Я знал это совершенно точно, потому что книгу он подписывал на моих глазах.
Давус забормотал во сне, когда я потряс его за плечо. Остальные телохранители ворочались на своих постелях.
— Давус, проснись.