Убийство на кафедре литературы

Сейчас лицо Адины выражало полную невозможность нормального функционирования.

«Очевидно, ее потрясла гибель Идо, — подумала Рахель, — тем более что у него был особый статус в секретарской». Идо пробуждал в Адине материнские чувства. Он единственный готов был выслушивать ее рассказы о внуках, они обменивались мнениями относительно лекарственных растений и даже рецептами, в особенности диетическими. Идо Адина прощала даже его небрежную одежду и, более того, разрешала ему находиться в кабинете, когда звонил телефон.

Сегодня секретарша явно не способна была выполнять какую-либо работу, в особенности требующую усидчивости.

Студентов, которые пытались прорваться к ней, невзирая на объявление, она выпроваживала царственным жестом, не удостаивая их сообщением о случившемся. Баночку геля и огурец для косметической маски, которые она оставляла обычно на послеобеденные часы, Адина с пренебрежением затолкала в нижний ящик стола. Рахель вспомнила замечание Тироша, когда он увидел у нее пакетик с огурцом:

— Двадцать лет я ее знаю, и все двадцать лет она на диете.

Рахель подумала о Тироше, которого Адина продолжала лихорадочно разыскивать.

— Я ищу его с ночи, звонила из дому, хотя у меня были гости, а уже в семь утра я была здесь и звоню без конца.

Рахель была поражена спокойствием Адины, не нарушенным даже визитом Тувье Шая, который тоже удостоился подробного разъяснения ситуации — в десятый раз за это утро:

— Мы ничего не знаем. Я на связи с Рут, мы известили его родителей. Причины смерти расследуются — подозревают неисправность оборудования. О похоронах мне ничего не известно. Нам сообщат. Мне очень нужно связаться с профессором Тирошем. Вы не знаете, где его можно найти?

Все это говорилось с невероятной серьезностью, даже торжественно. Адина как бы хотела засвидетельствовать:

«Видите, когда случается что-то серьезное, я могу действовать эффективно».

Все смотрели на Тувье. Он подтвердил, что в последний раз видел Тироша в пятницу, они вместе обедали, после заседания кафедры, «кажется, он что-то говорил о поездке в Тель-Авив, но я не уверен».

Его голос звучал неестественно, и Рахель, которая пыталась продолжать свои наблюдения в качестве исследователя-добровольца, поняла, что Тувье «был не в себе». И действия были ему не свойственны, и говорил он громче обычного.

Когда Тувье ворвался внутрь, в комнате уже были другие преподаватели кафедры. Рахель заметила, как странно отреагировал Тувье на слова Ароновича — с явным беспокойством, а ведь всегда он был тихим и замкнутым.

— Наверно, стоит зайти в кабинет Тироша — может, там есть какая-то информация, — сказал он Адине.

Рахель казалось, что они все провели здесь, в секретарской, уже долгие часы. Комната была слишком мала, чтобы вместить всех.

Секретариат располагался на шестом этаже фиолетового корпуса гуманитарных наук университета на горе Скопус в Иерусалиме, в здании дурацкой конструкции, о котором Тирош говорил (его слова часто цитировали):

«Нужно расстрелять проектировщика, госпитализация ему не поможет, только расстрел».

До этого воскресенья фразу Тироша цитировали с улыбкой, а позже стали сопровождать глубокомысленными замечаниями насчет иронии судьбы.

Время от времени кто-нибудь выходил из комнаты и возвращался с чашкой кофе, то и дело разговоры перебивал настойчивый стук в дверь, очередной студент заглядывал внутрь и, увидев, что комната полна людей, исчезал раньше, чем Адина успевала объяснить, что секретариат закрыт.

Преподаватели собирались в секретарской по разным поводам — отдать экзаменационную ведомость, взять семинарские работы, но, потрясенные известием о гибели Идо, из комнаты уже не выходили.

Обычные повседневные заботы испарились. Все теперь любили Идо. Время от времени кто-нибудь нарушал тишину.

— Что же будет с Рут? — спросила Сара Амир. — Ведь ее девочке еще года нет.

Дита Фукс сняла свою лиловую шляпку и присела на краешек стола — стульев на всех не хватало.

— Зачем ему нужно было это подводное плавание? — без конца повторяла она.

В другое время Адина сделала бы ей замечание за неподобающую позу, но сейчас секретарша геройски сдерживалась.

Рахель смотрела на Диту с интересом, до нее доходил сладковатый запах ее духов. Девушка припомнила слухи о том, что Дита дольше остальных была любовницей Тироша. Многие годы они не расставались, но и потом сохраняли довольно хорошие отношения. Страдальческое выражение лица Диты в сочетании с ее женственностью как-то не вязались с покровительственным, хотя и дружеским тоном, с каким она относилась к окружающим.

Дите стало известно о случившемся лишь здесь, в комнате. Она тут же начала безостановочно рыдать, держась рукой за шею, и все повторяла:

— Я же знала, что это плохо кончится, это подводное плавание. Такой способный парень. Зачем ему это было нужно?