Убийство на ранчо

Но в полицейском «меркурии», поставленном во втором ряду напротив универмага «Вотер», тем не менее кто-то сидел. Правда, на месте водителя. Приглядевшись, я узнал Джила Хейта. Уэлч открыл передо мной заднюю дверцу, Джил повернул в нашу сторону длинную шею, и я поздоровался:

– Добрутро.

Джил рассмеялся. Смешок вышел довольно нервозный. Уэлч уселся рядом со мной, захлопнул дверцу и сказал:

– Давай, Джил, поехали. Папаша передал, чтобы ты сразу возвращался.

В четверть третьего мы подкатили к зданию суда в Тимбербурге. За всю дорогу никто не проронил ни слова. Когда трое мужчин трясутся вместе в машине, которая то и дело подпрыгивает на ухабах или проваливается в яму, и при этом не обмениваются ни единым словом, это означает, что они что-то не поделили. В нашем случае, как вам известно, что-то не поделили мы с Уэлчем, но и между Уэлчем и Джилом тоже явно кошка пробежала. Когда мы с Уэлчем вылезли на тротуар, помощник шерифа повернулся к Хейту-младшему:

– Передай отцу, что я скоро вернусь.

– Угу, – откликнулся Джил.

Четверо подростков – двое парней и две девушки – остановились поглазеть, когда заметили, что я в наручниках, так что Уэлч снова мог покрасоваться. Из большого вестибюля он провел меня по коридору до двери, в которую я заходил каких-то шестнадцать часов назад, еще не закованный в кандалы. Достав из кармана связку ключей, Уэлч выбрал нужный и отпер дверь. Это меня удивило. Я думал, что к тому времени кто-то уже должен дежурить у телефона, чтобы поддерживать связь. Уэлч щелкнул выключателем, кивком указал мне на стул у стены, а сам сел за стол.

– Штаны просохли? – поинтересовался он с мерзкой улыбочкой.

Я счел ниже своего достоинства отвечать на такой вопрос и промолчал.

Уэлч выдвинул ящик стола, достал стопку бланков, поставил шариковой ручкой на верхнем бланке дату и время и спросил официальным тоном:

– Вас зовут Арчи Гудвин? А-Р-Ч-И?

– Я хочу позвонить своему адвокату, – заявил я.

Уэлч ухмыльнулся, очень гаденько:

– Каждую пятницу вечером Лютер Доусон уезжает в свой горный коттедж, к югу от Хелены. Телефона там нет и…

– Доусон меня не интересует. Я хочу позвонить Томасу Р. Джессапу.

Ухмылку как ветром сдуло.

– Но Джессап – не ваш адвокат, – проблеял он.

– Он юрист. У меня в кармане лежит подписанная им бумага. Я меняю свою просьбу. Теперь это уже требование. Я настаиваю на том, что хочу позвонить своему юристу.

– Я передам ваше требование шерифу, когда его увижу. Значит, А-Р-Ч-И?

– Напишите просто «Икс». И зарубите себе на носу: пока я не переговорю с мистером Джессапом, я буду нем как рыба. Это мое конституционное право. Спросите, что я предпочитаю на завтрак – грудинку или окорок, – я все равно буду держать рот на замке. Поскольку вы не спросили, я замечу, что лучше всего подать мне и то и другое, а я сам выберу. Или даже…

Я болтал первое, что взбредет в голову, поскольку Уэлч пытался привести в порядок свои мысли и решить, что делать дальше, а моя трескотня явно сбивала его с толку. Дело, конечно, было не во мне, а в Томасе Р. Джессапе. Уэлч, наверное, хотел бы посоветоваться с Хейтом, но найти того можно было только через Вуди. В лучшем случае. Наконец Уэлчу удалось собраться с мыслями, и он потянулся к телефону. Я ожидал, что он наберет номер Вуди, но он просто нажал на кнопку и через несколько секунд заговорил:

– Морт? Говорит Эд Уэлч. Тут тебя кое-кто дожидается в офисе шерифа. Приезжай и забери его… Нет, ходить он в состоянии… А тебе какое дело, черт побери?! Забери его! Пошевеливайся!

Он положил трубку и принялся что-то писать на бланке. Тем временем я лихорадочно думал, как мне выкрутиться. Лили, конечно, пыталась разыскать Доусона, а Вулф, наверное, старался связаться с Джессапом. Увы, помочь им я был не в силах и мог только надеяться на удачу. Одно я знал наверняка: в воскресенье на завтрак мне не подадут ни грудинку, ни окорок, как, впрочем, и в понедельник. Вопрос стоял иначе: мог ли я вообще хоть что-то предпринять? Например, сказать Уэлчу что-нибудь такое, что испортило бы уик-энд и ему?

Когда открылась дверь и вошел Морт, я так и не успел придумать ничего стоящего. Морт оказался довольно жилистым недомерком с длинным багровым шрамом на левой щеке, в мятых серых форменных брюках, грязной серой рубашке и с револьвером на ремне. Уэлч окинул его мрачным взглядом и спросил:

– Где твоя куртка?

– Там жарко, – пожал плечами Морт. – Забыл надеть.

– Придется подать рапорт, – процедил Уэлч, поднялся, подошел ко мне, отомкнул наручники и снял их.

– Встаньте! – приказал он. – И выньте все из карманов. Все до последней мелочи.

– Я оставлю себе бумагу, которую подписал Томас Р. Джессап, – заявил я.

– Ничего вы не оставите. Выкладывайте.

Я повиновался. Куча на столе быстро росла. Я порадовался, что не прихватил с собой ничего личного вроде копии своего письма Вулфу. Когда я закончил, Уэлч обыскал меня, довольно профессионально, а потом поразил меня. Взяв в руки мой бумажник, он извлек из него банкноты и, вместо того чтобы пересчитать их и дать мне расписку, как я ожидал, протянул бумажки мне:

– Можете оставить.