Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

– Все объясняется просто, – произнесла Джин. – Вчера, когда Фаррант получил телеграмму, он находился в Шотландии. Его дом в Стерлинге, точнее – неподалеку от него. Фаррант выехал ночным поездом из Эдинбурга и сегодня рано утром уже был в Кингс-Кроссе. Как видите, он отправился сюда немедленно.

– Фаррант… сильно страдает? – спросил Расселл.

Джин сочувственно опустила голову.

– Увы, да. Я мельком видела его. Бедный… – Она осеклась. – Разумеется, он уже не ребенок, а взрослый человек, ему под сорок. Но выглядит так молодо, что невольно относишься к нему как к юноше. Фаррант побывал здесь вместе с Лидией две недели назад и казался таким веселым и воодушевленным, совсем как мальчишка. Ясно было, что он безумно в нее влюблен. А теперь… его не узнать: сильно изменился.

– Для него это трагедия, – тихо произнес Тремейн. – Представляю, каково ему сейчас.

Во время утренних размышлений он рассматривал убийство бесстрастно, как абстрактную задачу, которую требуется решать согласно определенным правилам. Упоминание о Фарранте внезапно напомнило ему о другой стороне дела, где приходилось считаться с человеческой болью и страданиями. В нем вновь пробудилась сентиментальность.

Заметив выражение его лица, Джин Расселл не сказала то, что собиралась, – не выразила надежду, что Джералд Фаррант будет отомщен, а преступник предан в руки правосудия. Эта решимость была уже рядом: в напряженном лице Мордекая Тремейна, в тревожных глубинах его глаз.

После обеда Тремейн не вернулся к своему шезлонгу в саду. Было жарко – слишком жарко. Солнце стояло высоко над головой, заливая лучами деревню. Над медленно плавящимся асфальтом дорог висело знойное марево. Однако Тремейн водрузил на голову свою поношенную панаму и покинул дом.

Ему требовалось пройтись, притом быстро, даже если его бросит в жар; так быстро, чтобы и мысли завертелись как можно стремительнее… и в голове наконец-то прояснилось. В сторону деревни Тремейн не пошел. Встречаться с людьми ему не хотелось. Он не желал праздной болтовни, не собирался поддерживать видимость разговора, пока его мысли, мучительно петляя, ищут путь через пространство и время.

Некий ужас охватил Тремейна. Некий тайный страх Далмеринга тяжким грузом лег ему на сердце, окутал и укрыл чудовищной злобной тенью. Он понимал, что все это игра воображения. И знал, что причина тому – заведенный Джин Расселл разговор о Джералде Фарранте, о трагедии, внезапно обрушившейся на него, а также отвращение к страшному злодеянию, которое, свершившись, вызвало прилив романтических чувств, таившихся в душе самого Тремейна.

Но несмотря на то что он разбирался – или считал, что разбирается, – в механизмах собственной психологии, его воли было недостаточно для подавления инстинктивных реакций. Тремейн постоянно видел перед собой неподвижное, внушающее сострадание тело жертвы, лежавшее в темноте, осколки разбитых вдребезги надежд. И ни на минуту не забывал о гибели, крушении и людском горе.

«Белое к свадьбе, – вертелось у него в голове бессвязно и вместе с тем с мучительным, пульсирующим смыслом, – все белое забрызгано и запачкано черным…»

Он прибавил шагу. Блестящие капли пота проступили под краем его панамы там, где она касалась лба. Пенсне, обычно с трудом державшееся на носу, теперь едва не свалилось, и почувствовав, что оно соскальзывает, Тремейн вернул его на место дрожащей рукой.

Солнце плавилось в небе, ослепительно сияло, со всей яростью метая лучи в Тремейна. Как и зло, не поддающееся описанию. Он чувствовал, как ужас обступает его со всех сторон, отнимает воздух, медленно, но неуклонно душит его, затягивает…

Тремейн пошатнулся, и чья-то рука поспешно поддержала его.

– В чем дело, Мордекай? Вам нездоровится?

Он догадался, что это инспектор Бойс из Скотленд-Ярда. Обстоятельный Бойс. Надежный. Голос медленно проникал сквозь окутавший его туман зла. Он стоял, пошатываясь и пытаясь понять смысл сказанного. И вдруг ужас рассеялся, и оказалось, что он стоит на солнце, а мир снова стал обычным.

– Что стряслось, старина? – с беспокойством произнес Бойс. – Вид у вас такой, словно вы восстали из мертвых!

– По-моему, так все и было, – пробормотал Мордекай Тремейн.

Инспектор отметил болезненную бледность его лица, неестественно натянувшуюся кожу на выступающих скулах, лоснящуюся от пота, криво сидящее на носу пенсне, все еще блуждающий взгляд.

– Лучше бы вам присесть и передохнуть немного, – посоветовал он. – Вы еле держитесь на ногах.

Тремейн позволил усадить себя на травянистый откос у обочины и подвинулся, освобождая Бойсу место рядом с собой.

– Все в порядке, Джонатан. Уже все прошло.

– Что же стряслось? На вас лица нет.

– Перегрелся. Слишком напряженно размышлял и долго был на солнце. – Тремейн глубоко вздохнул. – Джонатан, вы не замечаете здесь, в Далмеринге, ничего странного?

– В каком смысле?

Тремейн медлил, подыскивая слова.

– Не чувствуете, как в воздухе витает зло? Что здесь повсюду ненависть, ужас и убийство?

Инспектор Бойс издал резкий возглас:

– Нет! Только не начинайте о том же самом!

Мордекай Тремейн улыбнулся. Его лицо стало виноватым.