Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

Извинившись, что вынужден предоставить гостя самому себе, Пол Расселл удалился в свою приемную – навстречу сегодняшней порции грудных хрипов, мышечных ревматизмов и бесчисленных, хоть и привычных, мелких недомоганий, какими изобилует жизнь врача общей практики. Тремейну осталось лишь посочувствовать другу. Он знал, что Пол предпочел бы жизнь ученого, увлекательное времяпрепровождение с микроскопом в лаборатории, радостный трепет в обретении и шлифовке навыков поиска мельчайших организмов, угрожающих разрушить чудо человеческого нерва, кости или мышцы, и победу, одержанную над очередным малопонятным проявлением болезни. Но финансовая ситуация и ответственность в браке вынудили Пола заменить микроскоп стетоскопом и расстаться с туманной перспективой славы ученого-медика ради стабильного, хоть и не особо вдохновляющего, дохода врача-терапевта.

Тремейн расположился в шезлонге и приступил к чтению. Как и ожидалось, ничего нового из газет он не почерпнул. Репортеры были осведомлены лишь о тех фактах, какие он знал и сам, и он не сомневался, что в целом знает гораздо больше, чем они. Однако чтение придало мыслям желаемое направление, облегчило размышления в той манере, которая для этого требовалась.

Тремейн вынул трубку и немного неловко раскурил ее. Как обычно, этот процесс стоил ему трех спичек и обожженного пальца. Трубку он курил из принципа. В течение длительного времени его курение было ограничено тремя ритуальными сигаретами в день после еды. Освоить трубку ему не удавалось: при каждой попытке желудок поднимал бунт, – однако Тремейн не сдавался. Без трубки никак нельзя. Он считал, что именно курения трубки ждут от детектива. В конце концов он укротил свою природу до такой степени, что мог в процессе курения сохранять самообладание, но подлинно профессионального удовольствия ему по-прежнему недоставало и постоянным источником раздражения, придавшим ему вид дилетанта, оставались его неизменно неуклюжие старания уплотнить и поджечь табак. Порой дым, жгучей волной хлынув Тремейну в горло, вызывал неудержимый приступ кашля.

Вот и сейчас он закашлялся. А когда поднял голову, то увидел, что на него смотрит Джин, и в ее глазах мелькают насмешливые искры.

– Дрянной табак, – объяснил Тремейн. – Не удалось купить ту марку, какую я обычно курю.

Лукавый блеск в ее глазах сменился широкой улыбкой.

– Не обращайте на меня внимания, Мордекай, – посоветовала Джин снисходительным тоном женщины, знающей о том, что в душе большинства взрослых мужчин живут вечные мальчишки. – Я привыкла наблюдать за Полом. Ему нравится выкурить трубочку, когда викарий заходит обсудить дела прихода. Он говорит, что это придает ему достоинства.

Мордекай Тремейн обвел взглядом руины воображаемых оборонительных стен, которыми окружил себя, уловил юмор ситуации и тоже улыбнулся:

– Только не выдавайте меня, Джин. Я играю в великого детектива.

Он прилежно попыхивал трубкой, позволив мыслям свободно блуждать и без спешки перебирать в памяти действующие лица драмы. Карен Хэммонд, Говард Шеннон… Мартин Воэн.

Воэн. Ему вспомнился этот рослый и крепкий мужчина – властный, какой-то безжалостный. Словно наяву, Тремейн увидел, как крепкие пальцы Воэна сжались на калитке, преграждающей вход на тропу, где убили Лидию Дэр. Воэн выглядел человеком, страсть которого могла с легкостью разорвать оковы самообладания и довести его до крайности, человеком, кому жилось нелегко, и отчасти поэтому способным бурно отреагировать на любое эмоциональное напряжение. Но зачем ему убивать Лидию Дэр? Тремейн выпустил облачко дыма и признал, что этого он не понимает.

Тремейн приятно, но почти без пользы провел пару часов за курением, чтением и размышлениями. И дошел до точки, когда сообразил: если он будет и впредь выстраивать версии на фундаменте своих ограниченных познаний, они приведут его в опасную сферу чистейшего вымысла. В этот момент к нему подошел Пол.

– Привет, Пол! Исцеление состоялось?

– Ну, я уже прописал все пилюли и укрепляющие средства с железом, какие только мог, – с улыбкой отозвался врач. – Обычно в такой час я выхожу покопаться в саду. Это не дает мне расплываться в талии и избавляет от необходимости назначать самому себе таблетки для пищеварения.

В дальнем конце сада находился небольшой сарай для хранения садовых и прочих инструментов. Расселл толкнул дверь.

– Вооружусь-ка я лопаткой! – воскликнул он. – Понаклоняться немного мне не повредит.

До Тремейна вдруг донесся его сдавленный возглас из сарая.

– Что такое? – крикнул Тремейн.

– На меня обрушилось проклятие полтергейста! – заявил врач, появляясь в дверях. – Вы только посмотрите!

Тремейн поднялся с шезлонга, подошел и заглянул в сарай:

– Что же он натворил, этот полтергейст?

– Видите башмаки? Два дня назад я искал их везде, но они как сквозь землю провалились. А теперь – вот, пожалуйста, стоят на самом видном месте, словно издеваются надо мной!

– Вы, наверное, смотрели прямо на них, но не замечали. Подобное часто случается.

– Нет, я точно помню: в последний раз, когда я смотрел, их здесь не было.