Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

– Вы поздно вчера уснули, Мордекай, – произнес Рассел. – Я видел свет под вашей дверью в два часа ночи. Мне тоже не спалось.

– Не припомню, чтобы Пол раньше вел себя так беспокойно, – заметила Джин. – Я даже сказала ему, что это, наверное, муки нечистой совести.

Тремейну показалось, будто на лице его друга мелькнула досада.

– Я уже думал, что по ошибке прописал кому-то из пациентов не то лекарство и мое подсознание таким образом пытается до меня достучаться, но поскольку в конце концов сумел-таки уснуть, возможно, все не так уж плохо.

– Да, свет я погасил довольно поздно, – признал Тремейн, – но не из-за бессонницы. Я читал вашу пьесу. Довольно любопытное произведение. Вы не встречались с автором?

Расселл покачал головой:

– Не припомню, чтобы я вообще когда-либо слышал о писателе по имени Алексис Кент до того, как мы приступили к репетициям. Понятия не имею, есть у него другие пьесы или нет. Если бы он приезжал сюда, в деревню, я наверняка знал бы об этом, даже если бы мне не довелось встретиться с ним лично. Но почему бы вам не расспросить Воэна? По его совету мы решили ставить «Для убийства есть мотив», когда выбирали пьесу.

– Да, вы говорили.

Тремейн начал завтракать, а потом спросил:

– Пол, что хотела сказать Карен Хэммонд своей последней репликой?

– Так вы слышали? Мы с Джин уже обсудили ее слова. И оба не можем сообразить, что она имела в виду.

– По-моему, она ожидает каких-то событий.

– Карен Хэммонд с тех пор, как убили Лидию, не в себе, – вздохнула Джин. – Неужели вы не заметили вчера, как она напряжена и встревожена?

– Да, я заметил, – кивнул Тремейн.

Самым важным событием этого утра в Далмеринге стали похороны Лидии Дэр. Почти вся деревня собралась посмотреть на шествие от коттеджа, где она жила, до старинной церкви, где прошла ее последняя служба, и до маленького кладбища при церкви, где гроб опустили в свежевырытую могилу, на которую возложили цветы.

Ближайшим родственником покойной был отец. Тремейн узнал, что он только сегодня прибыл в деревню, проделав путь из Йоркшира и проведя предыдущую ночь в Лондоне. Отец выглядел очень старым и слабым и, видимо, с трудом перенес известие о трагическом конце дочери. Его жена была прикована к постели, потому и не присутствовала на похоронах. Тремейн представлял, каким сокрушительным стал удар для их и без того ограниченной жизни, и искреннее сочувствие престарелой паре, сумеречные годы которой были так жестоко омрачены, вновь вызвало у него в душе негодование против убийцы.

Было ясно, что старик не в состоянии отдать необходимые распоряжения. Тревога и усталость, которые предыдущим вечером выказывала Сандра Борн, получили объяснение. Весь груз ответственности несла на своих хрупких плечах она. Бледная, но полная решимости не сдаваться, Сандра, не дрогнув, выстояла всю панихиду. Лишь бледность лица и неподвижный взгляд выдавали напряжение, с которым она боролась.

В числе тех, кто нес гроб, был и Джералд Фаррант – мрачный и строгий, серовато-бледный и осунувшийся от горя. Тремейн опасался, что Фаррант разрыдается, когда гроб станут опускать в могилу, но тот сумел справиться с собой.

Мартин Воэн отсутствовал. Тремейн ожидал увидеть его где-нибудь неподалеку от могилы, однако, обводя взглядом притихшую толпу на кладбище, не заметил знакомую массивную фигуру. Не видел он ее и в церкви. Другие тоже обратили внимание на отсутствие Воэна: Тремейн слышал, как его фамилию то и дело повторяют шепотом.

Неужели появиться на похоронах ему помешал страх? Или Воэн понимал, что находится под подозрением? Может, он спасался от такого испытания, как множество обвиняющих взглядов, которые были бы неизбежно обращены на него, появись он на похоронах?

Тремейн посмотрел поверх еще не засыпанной могилы, и выражение, какое он увидел на лице Джералда Фарранта, объяснило ему отсутствие Воэна. При встрече с человеком, которого он подозревал больше других, измученный, переполненный ненавистью ум мог подтолкнуть его к внезапному акту возмездия.

Мордекай Тремейн вздохнул. День был чудесный, на голубом небе опять ни облачка, легкий бриз, поднявшийся еще ночью, смягчал сияние солнца. Горько было сознавать, что среди всего этого света, красоты и благоухания затаились ненависть и страх, свершилось жестокое убийство.

Тремейн видел слезы, блеснувшие в глазах Эдит Лоррингтон, заметил маленькую, не успевшую распуститься розу, которую она уронила в могилу. Эдит выражала свои эмоции открыто. Может, знала о пяти сотнях фунтов в завещании Лидии Дэр и скорбела напоказ, на виду у всей деревни?

Эта мысль возникла в голове Мордекая Тремейна, прежде чем он понял, что происходит, и ему стало стыдно. Неужели то, что он взялся расследовать убийство, означало, что он стал циничным и подозрительным и теперь должен искать корыстные мотивы каждого людского чувства и поступка?