Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

Мартин Воэн, необщительный, угрюмый, прибыл на репетицию одним из первых. Он на пять минут опередил Джералда Фарранта, который занял место в полумраке зала и сидел неподвижно, глядя на сцену.

С самого начала действие шло неровно и воодушевления не внушало. Сандра Борн заменила Джин в качестве суфлера (какие-то срочные домашние дела помешали Джин присутствовать на репетиции), сочетая его обязанности с работой режиссера и постановщика. Отвлекаться ей было некогда, поскольку на сей раз, в отличие от предыдущей репетиции, когда все знали свои роли назубок, игру прерывали досадные заминки – кто-то забывал реплики, не слышал подсказок. Вскоре стало ясно, что постановка движется к катастрофе: каждая сцена получалась чуть хуже предыдущей, с каждым действием ситуация выходила из-под контроля.

Воэн не выказывал и тени былого огня. Он уже не доминировал в труппе – напротив, играл посредственно и с каждой минутой все хуже. Свои реплики Воэн произносил машинально и невыразительно.

Тремейну пришлось признать, что аплодисментов заслуживает только Полин Конрой. Ее талант актрисы не вызывал сомнений. Рядом с ней Пол Расселл в роли обуздывающего ее злого гения смотрелся неуклюжей марионеткой, которой никого не обмануть.

Филлис Голуэй и Джеффри Маннинг прилагали все старания, чтобы вдохнуть в пьесу жизнь, но какой бы притягательной ни была красота юной девушки, каким бы воодушевлением ни пылал Маннинг, их способностей не хватало, чтобы противостоять хаосу на сцене. Вдобавок сами они, подавленные, как и остальные, часто допускали промахи. Говард Шеннон не мог сосредоточиться и забывал свои реплики. Сандре Борн приходилось снова и снова поправлять его, и Тремейн видел, что она уже теряет терпение. Ее нервы тоже были расшатаны, и хотя Сандра предпринимала усилия, чтобы сохранить спокойствие, было ясно, что долго сдерживаться она не сможет.

Ситуация усугубилась настолько, что любой мелочи, которая в обычных обстоятельствах вызвала бы смех, было достаточно, чтобы поднять бурю. Как уже было известно Тремейну, по ходу пьесы неверного мужа Говарда Шеннона убивает (за сценой) разъяренная ревнивая жена. Сюжет строился так, что жене предстояло «обнаружить» его труп в присутствии свидетелей в большом железном кофре, и поскольку этот кофр находился на сцене примерно десять минут, Шеннону требовалось провести некоторое время, скорчившись, в тесноте.

На предыдущей репетиции Тремейн отметил проявленное труппой внимание к деталям – настолько тщательное, что «труп» Шеннона действительно «находили» в кофре, несмотря на отсутствие зрителей в зале, – но сегодня упитанный участник труппы наотрез отказался следовать роли. Он заявил, что это всего лишь репетиция, и ему незачем терпеть неудобства. Шеннон повел себя как капризный мальчишка, упрямо отказываясь играть по тем правилам, какие соблюдают его товарищи. Он закатил такую сцену, что Сандра Борн раздраженно прикусила губу.

– Что с вами такое, Говард? Вы же раньше не возражали.

– Не понимаю, зачем мне торчать в этом проклятом сундуке, – недовольно поморщился тот. – Мы ведь просто репетируем!

– Да, но мы же всегда старались сделать репетиции похожими на представление.

– А я все равно не полезу. И вообще: вся эта дурацкая затея с пьесой – потеря времени.

– Хорошо, – поспешно отозвалась Сандра, уловив опасные нотки в его голосе, – сегодня пропустим этот момент. Но хотя бы поставьте кофр на место, Говард, чтобы мы могли представить, что происходит. Он вон там, за кулисами.

Все еще протестуя и ворча, Шеннон принялся выдвигать кофр из темноты за кулисами на указанное место у рампы, чтобы подготовиться к дальнейшим сценам.

– Очень тяжелый, – недовольно пробурчал он. – Может, вообще обойдемся без него?

– Если уж мы собираемся показать эту сцену, то должны сыграть ее как полагается! – заявила Сандра Борн.

Мордекай Тремейн впервые видел, как она выходит из себя, и гнев в ее голосе был настолько очевиден и силен, что отрезвил Шеннона, который перестал пререкаться и вскоре справился со своей задачей.

В этой сцене тон задавала в основном Карен Хэммонд, кульминацией становилось ее притворное удивление и ужас в тот момент, когда она «обнаруживала» труп своего мужа. Показано было, как продуманно и ловко Карен создает себе алиби. Ее виновность выяснялась только в последнем действии пьесы. Свою сцену Карен начала неуверенно и робко. Как и у Воэна, ее мысли витали где-то далеко, а слова, которые она произносила, не вызывали ни малейшего интереса у нее самой.

Тремейн оглянулся на полутемный зрительный зал. Филиппа Хэммонда в нем не было. Он посмотрел на красивую женщину на сцене. Чем была вызвана ее странная уклончивость в ответ на расспросы о муже? Что она пыталась утаить?