Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— А тут, на грех, у Катюши снова кровохарканье открылось, зима гнилая была, дождливая, ножки, видно промочила; а Наталья Саввишна тогда была в тягости, и не то, что в заграницы – в уезд даже поехать не могла, боялись доктора, что скинет плод. Велели лежать, не вставая. Софья Матвеевна мне говорит: "На тебя вся надежда, Никита – Гришку с девочкой послать никуда невозможно, забросит ее; и за хозяина Гришку оставлять – тоже нельзя. Я Катюшу с Матильдой в Крым повезу, в Ялту – чтобы поближе, устрою их там, и вернусь быстренько, в месяц думаю обернуться. Перетерпишь месяц-то?" Я, конечно, пообещал, Софья Матвеевна уехала, и Гришка на следующий же день — тоже, в Екатеринослав. Так что зря Софья Матвеевна переживала. Ну, месяцем не обошлось, обошлось двумя, за это время родила Наталья Саввишна, и скончалась, хоть и доктор был из Екатеринослава, заранее я за ним съездил, и акушерка с дипломом – а не помогло ничего, очень Наталья Саввишна изнуренная была, сил хватило только родить, а на жизнь – кончились силы. Гришка на похороны приехал, да не один – а с этой, с Елизаветой Александровной. Сын, говорит, младенец, сиротинушка, без матери – вот она ему мать и заменит! Софья Матвеевна из Крыма вернулась, увидела — и тут же назад. На могилку только сходила да панихидку по новопреставленной Наталии заказала. Не могу, говорит, Никита, под одной крышей с этой змеюкой оставаться – еще и травой холмик не порос, а она уже на Наташином месте сидит, да Наташины платья на себя перешивает! И Катюшу в этот дом, к мачехе, не привезу. Захочет этот мерзотник опеку с имения снять – не препятствуй, моего состояния нам с Катюшей хватит. Николеньку, конечно, жалко, Наташиного сынка – ну, да воля божья на все… И уехала. Только зря она это – как три месяца прошли, Гришка быстренько с Елизаветой Александровной обвенчался, слуг рассчитал, дом заколотил – и в заграницы вместе с женою и младенцем. И опять только телеграммы: денег шли, бери, где хочешь! Ну, я кое-как оборачивался, когда подпись нужна была – к Софье Матвеевне в Крым, опеку-то с имения так и не сняли. А потом Катюша умерла – там, в Крыму ее и похоронили, Софья Матвеевна и вернулась в Полоки – все же дом родной. Звала и Матильду с собою, но та отказалась. Я, говорит, еще и работать могу, другую девочку пойду учить, а даром хлеб есть не буду. И хоть уговаривала ее Софья Матвеевна, что не даром, что в компаньонки ее взять хочет, но Матильда – она упрямая была, когда что решила – нет, и все. А через годик и Гришка с женой и тремя уже детьми вернулся, девочки у него народились, Аня и Настя.

Никита Иванович покашлял в кулак, проделал свое любимое действие с усами.

— А не обессудьте, господин Глюк, закурю я трубочку? Очень я расчувствовался, вспоминаючи…

Феликс Францевич пожал плечами:

— Да ради бога, Никита Иваныч!

— Я вот тут, у окошечка пристроюсь, вам и дым меньше вонять будет…

Никита Иванович раскурил трубку, устроился на широком подоконнике, вполоборота к Глюку, затянулся раза два, задумчиво глядя в черноту за окном – окна номера выходили во двор, – и продолжил:

— Об чем бишь я?.. А, да. Вернулся, значит, Гришка, но уж совсем плох, исхудал, поник – в чем душа держалась? Помирать, надо думать, приехал, чуял, что время. Софья Матвеевна, хоть и зла на него, на Гришку была, а все ж – родной племянник, сразу же к докторам, правда, нашим, местным – и таки поставила кое-как на ноги, правда, на недолгое время. А Елизавету Александровну – это она мне сама говорила – не то, чтобы простила, но и ненависти к той в ней не было, и даже невзлюбить не могла. Убогая она, говорит, малахольная, грех на такую даже и злиться.

Но только Софья Матвеевна Гришку поприжала – он завещание написал, и все отписал на Николеньку, а девочкам только приданое по пяти тысячам. Деньги немаленькие, конечно, но по сравнению с Николенькиным богатством… — тут вдруг Никита Иванович вспомнил о смерти мальчика, всхлипнул, полез за платком, утереться, платка не нашел, осушил слезы рукавом. — Эта-то, Елизавета, как впадет в истерическое свое состояние, так и кричать начинает на девочек: вы бесприданницы, мол, никому не нужные, аспид вырастет, нас выгонит, по миру пойдем! А потом в слезы, и извиняться, и целоваться лезет, ласкаться, и к первому – к Николеньке. А он, бедолашный, только губки кусает, и ответить чем – не знает, потому как с любого его слова снова могут крики начаться да вопли.

— Ну, хорошо, а Елизавета Александровна по завещанию тоже что-то получила?

— Право жить в Полоках пока Николенька не достигнет совершеннолетнего возраста, а после – на его усмотрение. И пожизненный доход с капитала в двадцать тысяч. Не густо.

— А всего капитала сколько?