Убийство на вокзале. Сенсационная история раскрытия одного из самых сложных дел 19 века

– Передайте ей… что я не виню ее за то, что она сделала. Я не испытываю к ней никаких неприязненных чувств по этому поводу. Все, чего я хочу, – это чтобы между нами возобновились те дружеские отношения, которые были до моего ареста. И я не ел сегодня утром. Может быть, она будет так любезна передать мне завтрак?

Констебль отправился в дом, чтобы передать самонадеянное сообщение. Через несколько минут он вернулся с пустыми руками и слегка смущенным видом. Описывать суть ответа Мэри и то, в какой форме он был дан, не было никакой необходимости. Отвергнутый, Споллин отправился на поиски своего сына Джеймса, чтобы встретиться с ним, чего оба с нетерпением ждали. Он больше никогда не поговорит с женой и не увидит их троих младших детей.

Через несколько часов отец и сын вышли из домика сторожа и направились в город. Они с удивлением обнаружили, что у Бродстонского вокзала все еще толпился народ, и эти непрошеные последователи потащились за ними по Доминик-стрит, мимо больницы Симпсона и до самой Стаффорд-стрит. Там они скрылись в доме № 28, втиснутом между двумя доходными домами, где располагался скромный офис Чарльза Фицджеральда, его адвоката на суде.

Мистер Фицджеральд холодно встретил гостей. Визит был неожиданным и не совсем желанным. Споллин объяснил, зачем прибыл. Несмотря на оправдательный приговор, он потерял все: работу, дом и семью. Его имущество состояло из десяти золотых соверенов – восьми, которые ему вернула полиция, плюс два в качестве невыплаченной зарплаты от железнодорожной компании – и одежды, которую он носил, а на его содержании находился юный сын. Он считал, что если бы дублинская общественность узнала о его бедственном положении, она захотела бы ему помочь. Споллин решил собирать пожертвования с помощью подписных взносов и хотел, чтобы старший партнер фирмы, мистер Кейн, начал это благотворительное мероприятие по сбору денег от своего имени.

Мистер Фицджеральд отреагировал так же, как ранее Мэри Споллин – на просьбу обеспечить мужа завтраком. Он в резкой форме отклонил просьбу и высказал мнение, что Споллину лучше покинуть Дублин в целом и его кабинет в частности. Адвокат пытался выпроводить парочку, но когда открыл входную дверь, чтобы выставить их, то заметил, что узкая улица была перекрыта огромной толпой. Поняв, что их намерения не совсем дружелюбны, он запер дверь на ключ и вывел Споллина и его сына через черный ход, на Грейт-Британ-Стрит. Наблюдая за тем, как они скрываются в переулках за больницей, мистер Фицджеральд надеялся, что Споллин последует его совету и уедет из города. Тем временем у адвоката было ощущение, что Дублин его еще повидает.

Утром во вторник, 18 августа, через неделю после завершения судебного процесса, на афишах по всему городу появилось объявление:

«ТЕАТР ПРИНЦА ПАТРИКА, ФИШАМБЛ-СТРИТ

В ТЕЧЕНИЕ ТОЛЬКО ОДНОЙ НЕДЕЛИ

ДЖЕЙМС СПОЛЛИН,

собираясь покинуть эту страну и не имея на то средств, выступит с личным рассказом о процессе, возбужденном против него по обвинению в убийстве мистера Литтла, – начиная с сегодняшнего дня, 18 августа, с часу до четырех и по вечерам с шести до десяти часов.

Входной билет – 1 шиллинг»

Театр принца Патрика был не столь благополучен, как может показаться по названию. Между Замком и городским угольным двором проходила Фишэмбл-стрит – нищая улица на южной стороне Лиффи, где жили ремесленники, в том числе изготовители корзин и инструментов. В неприметном уголке, за аркой и железными перилами, стояло полуразрушенное здание, построенное в 1740-х годах. Впервые открытое как концертный зал, оно впоследствии неоднократно, но с переменным успехом превращалось в место проведения лотерей, увеселительных мероприятий и общественных собраний. В 1850 году два предпринимателя подкрасили его и открыли вновь как театр варьете, названный, видимо, в честь седьмого ребенка королевы Виктории [31]. Теперь артисты, выходившие на сцену «Принца Патрика», в основном представляли собой пестрый ассортимент акробатов, комиков и дрессированных собак. Это было жалким подобием того, что видел этот театр в дни своей былой славы в 1742 году, когда на этой же сцене под руководством Георга Фредерика Генделя состоялась мировая премьера его «Мессии».

Именно это место Джеймс Споллин арендовал для своего «личного рассказа» – мероприятия, которое, как он надеялся, обеспечит ему и общественное признание, и достаточный капитал для эмиграции. Полдюжины полицейских скучающе ждали у театра начала первого представления. Они находились там на случай неприятностей, но, кроме нескольких неуправляемых местных детей, их мало что могло побеспокоить.