Убийство номер двадцать

Вчера вечером он сказал, что никогда не оставит ее, что останется с ней навсегда. И, под влиянием момента, когда ее обнаженное тело прижималось к его телу, был совершенно искренен. Но теперь, в темноте, бурление эндорфинов затихает. Сомнения вновь всплывают на поверхность.

Адам понимает, что абсолютно ничего не изменилось. Он по-прежнему не верит ей – ему все еще нужно знать, что и как произошло. Все эти годы назад.

Глава 55

Элайджа Коул лежит в своей тюремной камере, заложив руки за голову, и смотрит в темноту. Слышит вокруг себя храп своих сотоварищей по заключению, бормотание за стенами, тяжелые шаги и звяканье ключей в металлических дверях – звуки, которые за последние двадцать лет стали для него такими же привычными, как некогда пение птиц и смех.

У него удобная кровать, мягкая подушка. Он один в камере, рассчитанной на двоих, – роскошь, которую он заслужил. Сегодня его камеру перевернули вверх дном. Перетрясли все его вещи, прощупали матрас, пролистали книги. Но начальник тюрьмы убрался несолоно хлебавши, что-то с отвращением бурча себе под нос. Сейчас Элайджа улыбается этому воспоминанию – ну конечно же, он знал, что они придут, но ничего не найдут. За кого они его принимают?

Он – тот, кто выкован в адском пламени. Человек, который в точности помнит тот момент, когда узнал от своей матери, что потерянный было контроль над ситуацией может быть вновь обретен в любую секунду. Со взмахом ножа и криком ярости.

В тот день, в тот последний день, он чувствовал себя триумфатором. Два! Он ухитрился добраться до счета «два», меняя потайные места, замирая, как неживой, чтобы перехитрить своего отца, пока тяжелые шаги сотрясали крошечный домик, то опасно приближаясь, то удаляясь, и звучал обратный отсчет. Но в итоге все-таки был вычислен и отец схватил его за волосы и потащил на кухню.

Но два… Два – это еще терпимо. Что бы его ни ждало. Два удара ремнем. Две горящие сигареты, затушенные об руку… Даже два удара в живот – это сущая чепуха, когда до этого он получил пять. Однако он недооценил своего отца. Его жестокость. Ту психопатию, которая теперь течет в его собственных венах.

Его отец медленно вытащил из деревянного кухонного держателя нож и подошел туда, где на полу лежала его мать, избитая и задыхающаяся.

– Выбирай, – сказал он.

Ее испуганные глаза были широко раскрыты.

– Что выбирать? – промямлила она окровавленным ртом, в котором уже не хватало зуба.

– На твое усмотрение. Любой вариант из двух. Ухо и мизинец. Глаз и большой палец. Чего мне его лишить?

Дыхание застряло у Элайджи в горле. Руки сжались в кулаки.

А отец все не унимался.

– Выбирай, – повторил он. – Или я заберу всё до кучи.

После чего схватил Элайджу, своего одиннадцатилетнего сына, и грубо усадил за кухонный стол. Толстые скрюченные пальцы впились ему в затылок, щека прижата к дереву… Другой рукой отец схватил его за кисть, и Элайджа закричал от ужаса и боли в заломленных назад пальцах, когда ладонь крепко прихлопнули к столу. Протестующе хрустнули суставы.

И нож с силой опустился вниз.

* * *

Теперь Элайджа слышит шаги, которые становятся все громче, приближаясь к нему. Он садится, опустив босые ноги на пол. Ждет. Тяжелые ботинки останавливаются у его двери. Он слышит, как медленно поворачивается ручка и створка «кормушки» открывается.

– Док, – шепчет чей-то голос с жестким шотландским произношением, и Элайджа улыбается, поднимаясь с койки. Он знал, что все выгорит. Баш на баш. Легко узнаваемые симптомы, опасения, которыми охранник поделился как-то поздно ночью… После обращения к врачу – настоящему врачу – рак быстро диагностировали; его дочь спасена.

И вот теперь цирик делает то, о чем его попросили, – что-то просовывается в открытый проем «кормушки». Коул берет этот предмет, ощущая под пальцами мягкую старую бумагу. Долг, который охотно возвращают вновь и вновь.

– Книга, которую вы хотели, – говорит голос, и вот его обладателя уже нет рядом.

Опять опустившись на койку, Элайджа откидывается к стене и кладет книгу себе на колени. Увесистый, солидный том. «Война и мир» Толстого. Открывает ее посередине и в темноте смутно различает очертания углубления, вырезанного в страницах. В нем что-то есть. Он вынимает оттуда эту штуковину – она довольно старая, не такая, к каким он привык. Откидывает крышку и нажимает кнопку включения. Черный пластиковый кирпичик моментально оживает, заливая его камеру голубоватым сиянием.

Да, вполне сойдет.

Мобильник быстро загружается, и Элайджа сразу набирает номер, который знает наизусть. Отправляет эсэмэску с инструкциями, которым будут досконально следовать. Следующая часть плана уже воплощается в жизнь, и если он настолько хорошо разбирается в человеческом поведении, как ему кажется, то ясно, что произойдет дальше.