Убийство номер двадцать

Сделав дело, Элайджа прячет телефон обратно в книгу и ложится на кровать. Время для сна – для размышлений, для рефлексий. Его мысли заняты его девочками. Его любимица Грейс Саммерс… Она единственная, к кому он до сих пор питает слабость и о которой чаще всего вспоминает, когда так вот лежит в темноте. Он старик, но у него все еще есть позывы.

Остальные же… они сдались. Он видел, как в глазах у них угасал свет, когда они наконец подчинялись, соглашались на все, чего он хотел. Когда безвольно лежали под ним. Когда тихо плакали, свернувшись в комочек в углу грязного матраса. Они перестали есть и пить. Он не убивал их – они сами хотели уйти, и это был единственный известный им способ. Но Грейс… О, как она боролась, как кричала! Он связывал ее, подвешивал к потолку на несколько дней, а она все равно плевала ему в лицо. Даже когда Грейс истекала кровью, полностью растерзанная снаружи и внутри, он предпочитал ее другим. Чувствовать, как ее кровь смешивается с его спермой, трахнув ее, смотреть, как слезы оставляют светлые дорожки на ее грязном лице, а потом избить ее до потери сознания – это…

Он сохранял ей жизнь дольше всех. Грейс умерла последней. Он присвоил себе эту заслугу, но это был не он. Это была не его ярость, не его рук дело.

Секрет, который он до сих пор тщательно хранит. Вот уже двадцать шесть лет.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

СУББОТА

Глава 56

Адам просыпается от запаха кофе; открывает глаза, когда Ромилли забирается обратно в постель. Волосы у нее взъерошены и перепутаны, на ней футболка и трусики – по его мнению, она никогда не выглядела лучше. Он проводит рукой по собственным волосам, почесывает многодневную щетину на подбородке, после чего приподнимается и пристраивается рядом с ней, подсунув под спину подушку.

Держа обеими руками кружку с кофе, Ромилли смотрит на него.

– Чем сегодня занимаешься?

Он тянется за своей кружкой и делает глоток – кофе в точности такой, какой он любит. Потом вздыхает.

– Нужно пойти пообщаться с Маршем. Видишь, в какую поганку я влип…

Лицо у нее омрачается.

– Со сколькими женщинами ты вообще переспал? Сколько их у тебя было? – спрашивает Ромилли, покачивая головой. – Понимаю, я не в том положении, чтобы спрашивать, но все-таки хочу знать. Обо всем, чем ты занимался с тех пор, как мы расстались.

– Несколько.

– Несколько?

– Не так уж много. – Адам хмурится. – Послушай, я не знаю. В точности не скажу. Последние несколько лет прошли как в тумане.

Он бросает на нее взгляд, чтобы посмотреть, как она это воспринимает, но ее лицо остается бесстрастным.

– Это не то, чем я горжусь, но я был холостым мужчиной, пытавшимся разобраться кое в чем у себя голове.

– И у тебя это вышло?

– Пожалуй, что нет.

Они пьют кофе в молчании; чудесного момента как не бывало. Адам задается вопросом, уж не пересматривает ли она то, к чему они пришли этой ночью. Их будущее.

А потом Ромилли говорит:

– Мы тогда не были вместе. Это не имеет значения. Важно то, что сейчас ты здесь, и я надеюсь, что ты останешься.

И протягивает ему руку. Он улыбается и прижимает свою ладонь к ее ладони, пальцы их переплетаются. При свете дня все его ночные заботы кажутся не стоящими внимания. Не важно, что произошло тогда. Что важно, так это что она здесь. Сейчас. Адам крепко сжимает ее руку, после чего ставит свою кружку на стол, перегибается через кровать и притягивает ее к себе.

– Пока ты этого хочешь?

Она наклоняется и целует его.

– Да. Но…

– Когда возвращается Фил?

– Завтра. Тогда я ему и скажу.

Адам кивает.

– Прости.

– За что?

– За то, что тебе пришлось это сделать. За то, что мы расстались. За… все это.

– Ты меня тоже прости.

Он не совсем понимает, за что она просит прощения. За интрижку, за то, что продолжала жить собственной жизнью? Но больше ни о чем не спрашивает – просто встает с кровати и голым идет к двери ванной комнаты. Там оборачивается – она наблюдает за ним.

– Не присоединишься? – спрашивает Адам.

* * *

Они вместе принимают душ; он стоит на коленях под струями бьющей в спину горячей воды, ее руки расползаются по мокрому кафелю, когда она кончает. Адам встает, поднимает ее и, быстро войдя в нее сзади, крепко держит за бедра, целует ей шею, спину – ее кожу, скользкую и горячую.

После этого они одеваются и вместе завтракают. Адам пытается не обращать внимания на овсянку – любимый завтрак того, другого мужчины. Потом чистит зубы ее зубной щеткой, и вскоре они вместе стоят у открытой входной двери.

На улице холодно. Ветер яростно врывается в дом, отчего Ромилли обхватывает себя руками за плечи. Это напоминает Адаму события недельной давности – ту заброшенную стройплощадку, мертвые тела, выброшенные как мусор, – с которых началось все это дело.

– Милли… – начинает он. Адам хочет спросить ее о том, что она видела, о том, что делал ее отец. Потребовать правды, честности. Но вместо этого спрашивает: – Где могут быть записи о пациентах твоего отца?

Он все не может забыть слова Коула о трех других жертвах. Если те женщины во флигеле были у того не первыми, то кто еще там мог быть?

– Разве они не в полиции? – Ромилли хмурится. – Зачем тебе это?