Убийство номер двадцать

– К ним как-то пришел полицейский. Когда Элайджа был еще ребенком. В конце концов соседи позвонили в «три девятки» в ответ на крики его матери. И что же этот коп сделал? Выпил пива с его отцом. В саду перед домом. Вот почему Элайджа их так ненавидит. И я тоже. Они и пальцем о палец не ударили, чтобы помочь мне. Только регулярно арестовывали за приставание к клиентам. А потом отобрали меня у него. У единственного мужчины, который когда-либо любил меня.

– Элайджа Коул не любил тебя, – недоверчиво произносит Адам. – Он просто использовал тебя.

– Я была у него первой. – Кэтрин улыбается, словно погрузившись в теплые воспоминания. – А потом он притащил и других девушек. Трахал их у меня на глазах. Но он всего лишь пытался заставить меня ревновать.

Адам потерял дар речи, потрясенный словами, слетающими с уст этой женщины.

– Это я посоветовала ему запирать их в клетки. Это я решала, смогут ли они поесть днем; будет ли у них одеяло, чтобы согреться ночью. Иногда он даже приводил меня к себе домой. Посидеть с ним за кухонным столом и поесть вместе с ним, когда его дочь уже лежала в постели. Как муж и жена. Это была его награда, его способ отблагодарить меня.

Адам едва осмеливается спросить:

– За то, что ты делала – что?

– За то, что выбирала, кому быть следующей. Кому предстоит умереть. От этих женщин был прок только до тех пор, так что когда они становились слишком больными, слишком жалкими… – Она пожимает плечами. – Но Грейс… Господи, эта женщина никогда не теряла надежды! Даже когда она закрыла перед нами дверь. Тогда она потеряла самообладание. Принялась кричать, дергать за цепи. Я тогда подумала, что Грейс оторвет себе руки, настолько она была решительно настроена. – Кэтрин снова смотрит на Адама. – Знаешь, каково это? Увидеть свободу и сразу же опять ее лишиться? Я думала, это убьет ее. Но она начала кричать о том, что все равно выберется отсюда, заставит его заплатить. Что даст показания в суде. Конечно, я знала, что этого никогда не произойдет.

Адам пытается сглотнуть, но во рту словно не слюна, а песок.

– И ты убила ее.

– Ударила ее бутылкой по затылку. – Звучит это холодно и обыденно, как нечто само собой разумеющееся. – Она упала, даже не пикнув. И я оказалась права. Вскоре после этого они и пришли. Освободили меня, как они сказали.

Лицо у нее каменеет.

– Но все, что они сделали, это отобрали его у меня. Со временем мы нашли способ поговорить. Ты и понятия не имеешь, каково это было – вновь увидеть его в тюрьме. Мы воссоединились. С моим Элайджей.

Руки Адама взлетают ко рту. Он бросает взгляд на дверь, за которой в кармане пальто в коридоре остался мобильный телефон.

– Он защитил меня. Он так и не сказал ни слова. Он любит меня.

– Тебе нужна помощь, Кэтрин, – мягко говорит Адам. – Я могу тебе помочь.

– Да ничем ты не можешь мне помочь! Ты даже сам себе не можешь помочь, никчемный ты человек! Элайджа был прав – ты недостоин его дочери. И тогда не был достоин, и уж точно не сейчас. Ты несколько дней гонялся за Мэгги. Женщиной, которая настолько повредилась умом, что думала, будто сможет заслужить любовь своего отца, убив этих людей. Я была и ее психотерапевтом. Это все упростило. Я взращивала ее безумие до тех пор, пока в ее перекошенном мозгу едва осталось место для реальности.

– Но, Кэтрин, посмотри на себя! Ты же успешная женщина. Ты доктор психологических наук, живешь нормальной жизнью…

– И ты называешь это успешностью? Ты называешь это нормальным?

Лицо у нее искажается, все тело напрягается от гнева. Она распахивает рубашку на груди с такой силой, что пуговицы отскакивают и разлетаются по всей комнате. Адам не может не поморщиться. Грудь ее вокруг лифчика представляет собой массу порезов и синяков, шрамов и ссадин – как частично заживших, так и воспаленно-красных.

– Я сама это делаю. Только так я могу контролировать то, что происходит у меня в голове. Я пыталась обратиться за помощью, а потом, когда из этого ничего не вышло, попробовала излечиться сама. Но знание того, что не так, умение поставить диагноз – будь то ПТСР, пограничное расстройство личности или реактивное расстройство привязанности, – так и не помогло мне понять, как все это исправить.

Ее рука поднимается к одному из порезов; она ковыряет его, даже не дрогнув, сдирая кровавую корку. Из-под ногтей у нее струится кровь. Адам с отвращением наблюдает за этим зрелищем, желая остановить ее, но не смеет даже пошевелиться.

Кэтрин ерзает в кресле, после чего быстро засовывает руку за спину и вытаскивает обратно. Адам фиксируется на том, что оказалось у нее в руке. На маленьком ноже с серебристым лезвием, направленном на него.

Нужно сваливать… Нужно как-то отвлечь ее…

– Но почему? – спрашивает он. – Зачем было выслеживать меня в том баре? Почему…

– Думаешь, потому, что мне так уж захотелось тебя трахнуть? Да чисто из любопытства… – Она лениво проводит пальцем по лезвию ножа. На кончике пальца расцветает красная полоска; у Адама сводит живот. – Ромилли только о тебе и говорит. Мэгги была тобой просто одержима. Мне захотелось узнать, из-за чего весь этот сыр-бор.