Это потенциально одно из самых откровенных высказываний Нильсена, поскольку здесь он выражает искреннее недоумение по поводу своих поступков. Позже мы посмотрим на его преступления с религиозной точки зрения и с точки зрения возможной одержимости: с этой точки зрения дьявольское влияние работает коварно и незаметно, исподтишка убеждая человека, выбранного в качестве его инструмента, что все его желания исходят от его же невинной сущности. Нильсен как-то писал мне, что не должен забывать об этой невинности. Разумеется, он не собирался отрицать, что убивал людей, но он имел в виду, что как будто некая злобная сила захватывала над ним контроль и использовала в своих целях. Эта мысль приходила к нему в голову нечасто. Большую часть времени он брал на себя ответственность за свои преступления. Но мысль все еще была там, таилась в глубине его разума – последний проблеск его самооценки.
«В нашем разуме можно собирать величайшую жатву… Они срезают все хорошее, оставляя поле пустым, и разбрызгивают свои смертоносные химикаты, чтобы после собрать ядовитый урожай». Кого именно он подразумевал под словом «они»? Сторонники манихейского представления о мире и человеческой судьбе могли бы назвать «их» посланниками Люцифера. Психиатры сказали бы, что «они» – это последствия расстройства личности, вызванного нездоровым воображением. Врачи сказали бы, что «они» – это нарушение химического баланса в организме или наследственная склонность к безумию. Защитники природы обвинили бы некое аморфное «общество». Значит ли это, что все «они» – это одно и то же явление, облаченное в разные слова? И где в такой картине мира место для человеческой воли? «Тенденция списывать человеческое поведение на обстоятельства детства или на безликие силы истории часто используется для того, чтобы снять с человека всякую моральную ответственность», – писал Ноэль Аннан[28]
. Размышления об одержимости злыми силами можно отнести к той же категории. Вопрос свободы воли встает здесь ребром.Одно из писем Нильсен написал мне после того, как вышел из долгого периода саморефлексии. Оно касается тем отчуждения и зла, вины и наказания, и в нем снова упоминается его дедушка. Это письмо иллюстрирует то, как Нильсен воспринимал себя за пять с половиной месяцев до суда: