Почти четыре часа мистер Крум-Джонсон резюмировал то, что было сказано по делу за эти дни, и уточнял, что именно предстоит сделать присяжным. Широкой публике эта задача могла показаться абсурдно легкой: обвиняемый не отрицал своих преступлений, так почему нужно тратить столько времени и усилий, чтобы определить, какой ярлык на него повесить? Ведь приговор останется прежним, что бы ни случилось. Как писал сам Нильсен в своей камере, им предстояло решить:
– Что подразумевается под «значительной» ненормальностью? – спросил судья Крум-Джонсон. – Не «абсолютная ненормальность». Но и не «легкая» или «мелкая». Боюсь, парламент оставил это решение за вами. По закону вы можете не опираться на мнение докторов, а воспользоваться своим здравым смыслом. Если вы решите, что обвиняемый мыслил достаточно ясно, то вы вольны счесть его виновным в предумышленных убийствах.
Сперва присяжным следовало определить, действительно ли Нильсен убил всех шестерых жертв, затем – намеренно ли он это сделал. Если ответом на оба вопроса будет «да», перед ними дело о предумышленном убийстве. Только после этого они могли решить, стоит ли сокращать срок приговора по статье о непредумышленном убийстве. Присяжные строго следовали этой процедуре, в результате чего они передали судье записку о том, что они все согласились с предумышленным убийством, завершив первые два этапа своих обсуждений, и хотели бы отложить вопрос о вменяемости. Тогда судье пришлось скорректировать свои прежние инструкции и сообщить им, что вопрос вменяемости стоит решать
Все это судья излагал тихим, усталым, напряженным голосом, что выдавало, насколько внимательно он отнесся к каждому аспекту всех улик и показаний. Создавалось впечатление, что Крум-Джонсон был единственным человеком в зале, способным переварить и распутать все сложности этого дела. Однако когда он продолжил, стало очевидно, какой именно вердикт он сам считает верным. Касательно одной попытки убийства мало кто спорил: закон не оставлял в данном случае другого выбора, кроме как признать Нильсена виновным – тот факт, что он пощадил Пола Ноббса в процессе, не имел значения.
– Что именно Нильсен пытался сделать вплоть до того момента, когда он внезапно передумал? – размышлял судья.
Показания Дугласа Стюарта вызывали больше вопросов. Нельзя было утверждать наверняка даже то, пытался ли в самом деле Нильсен его убить или дело ограничилось его намерением. Разница в этих двух случаях отразилась на конечном вердикте, когда все двенадцать присяжных сочли Нильсена виновным в попытке убийства Ноббса, и только десять из них (двое были против) сочли его виновным в попытке убийства Стюарта.
По шести случаям убийства предвзятость судьи Крум-Джонсона была очевидна.
– Злые люди совершают злые вещи, – сказал он. – И убийство – одна из таких вещей.
И затем повторил уже озвученную Боуденом мысль:
– Разум может быть злым, не будучи при этом ненормальным.
(Вопрос, является ли «зло» расхождением с нормой или просто присуще всем людям без исключения – это вопрос метафизический, над которым философы спорили столетиями и еще столетиями будут продолжать спорить. Можно даже не надеяться получить единый ответ. Этот вопрос невозможно решить: здесь не получится доказать ту или иную точку зрения, поскольку ответ зависит от верований и идей каждого спорящего о природе человека и от языка, который они используют для ее описания. В конечном итоге вопрос сводится к религиозной концепции первородного греха. Психиатры такими понятиями не оперируют. Юристы, как правило, тоже.)
Если Деннис Нильсен страдал от остановившегося развития личности, это невозможно измерить, в отличие от интеллектуального коэффициента. Показания психиатров продемонстрировали, что подобное расстройство сложно даже описать. Если личностное развитие означало всего лишь «характер», то присяжным, предупредил Крум-Джонсон, не следовало уделять этому аспекту слишком много внимания.
– Если он страдает лишь от недостатка морали, то для него нет и не может быть оправданий… Злая натура не равнозначна замедленному или остановившемуся умственному развитию.