Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

К исследованию Брайаном Мастерсом случая Денниса Нильсена мне добавить почти нечего – так хорошо он справился со своей задачей. Серийные убийцы – явление крайне редкое, и Нильсен уникален даже среди них. Брайан Мастерс не только прочитал и переработал практически всю релевантную литературу по серийным убийцам, но и свел близкое знакомство с Нильсеном лично, сумев завоевать доверие этого эмоционально замкнутого, подозрительного человека. А значит, его портрет Нильсена – самый близкий и самый аутентичный из всех имеющихся. Я не думаю, что психиатры смогли бы узнать о Нильсене больше, сколько бы часов ни провели с ним в беседах, или выдать более убедительное объяснение его преступлений, чем сделал это Мастерс в своем непредвзятом и всестороннем рассказе.

В голову мне приходят только два замечания. Во-первых, полагаю, Мастерс мог преуменьшить роль алкоголя в этих преступлениях. Он утверждает, что Нильсен «переоценивает влияние алкоголя на свои преступления, но в то же время недооценивает при этом его символическую важность». Как Мастерс верно здесь указал, алкоголь помогает нам отпускать внутренние тормоза, что является важным фактором в большинстве убийств и других насильственных преступлений. Нильсен действительно может винить алкоголь в убийственных аспектах своей личности, за что на самом деле выпивка ответственности не несет; но я полагаю, что, возможно, он не совершил бы своего самого первого преступления, если бы не был тогда пьян. Стоило ему отключить внутренние предохранители всего один раз, и последующие убийства совершать стало проще. Именно с помощью алкоголя фашистских солдат в нацистских лагерях заставляли участвовать в ужасающих жестокостях, на которые новобранцы сперва смотрели с отвращением.

Вторая моя поправка тесно связана с первой. Одной из главных характеристик Нильсена, которые Мастерс так и не смог понять, был его «отвратительный» способ избавления от трупов. Мастерс пишет: «Именно способность Нильсена не принимать это близко к сердцу, его неуязвимость к виду человеческих останков делают его таким непонятным». Но студенты медицинских вузов еще в самом начале своего обучения быстро привыкают к вскрытию человеческих трупов для практики и позднее уже совершенно невосприимчивы к виду мертвецов, которых они разрезают и вынимают из них внутренние органы, что вначале могло вызывать у них отвращение. Люди гораздо легче привыкают к подобным ужасам и гораздо быстрее учатся мысленно отстраняться от происходящего, чем Брайан Мастерс думает.

Очень редко убийцы рисуют своих жертв. Аккуратное и ритуальное омовение Нильсеном трупов, а также то, какими он их рисует, указывает на то, что он действительно считал их красивыми. Отрывок, написанный Нильсеном 23 апреля 1983 года на рисунке, где Нильсен задумчиво стоит над мертвым телом, о многом нам говорит. Нильсен пишет:

Мирная, бледная плоть на кровати,

Настоящая, прекрасная – мертвая.

На другой стороне того же рисунка Нильсен добавил: «Я стоял там, чувствуя огромную скорбь и невероятную печаль, как если бы умер кто-то очень дорогой мне… Я с удивлением размышлял о подобной трагедии… Ритуальное омовение… Я ждал ареста. Иногда я задумывался о том, есть ли хоть кому-нибудь дело до них или до меня. Я сам мог бы лежать на этом столе. На самом деле большую часть времени так и было».

Если человек потерял всякую надежду на создание стабильных любящих отношений с другим живым человеком, как, полагаю, было с Нильсеном, фантазии об идеальных отношениях в смерти могут стать для него навязчивой идеей. Суинберн выражает похожую мысль в стихотворении «Сад Прозерпины», когда пишет: «И даже самая усталая река вольется в море». Вагнер в «Тристане и Изольде» рассказывает о влюбленных, достигших идеального единения в смерти, каковое при жизни для них было невозможно. В каком-то смысле Нильсена, судя по его рисункам, можно считать этаким романтиком с чудовищно искаженными понятиями о плохом и хорошем.