Убийство с гарантией

Торт в руках будто пропуск в приличную жизнь. Полицаи сразу перестали смотреть заинтересованно. Человек, несущий прозрачную коробку с вавилонами крема внутри и букет цветов, априори не может замышлять ничего дурного, не свистнет кошелек и не подрежет сумку. Он выбрал любимый мамин тортик, из тех, что называют «легкими», и осторожно, как бомбу, понес в метро. Торт трясся всеми своими желатиновыми частями, липкие разноцветные бока мазали пластик. Да ты пьянее, чем думал, дружок. Или волнуешься больше, чем хочешь показать. Пока оплачивал проезд, несколько раз чуть не выронил коробку. На эскалаторе закружилась голова с непривычки, и опять некуда поставить торт, чтобы отереть наконец лоб. Как раньше он исхитрялся перемещаться по городу в такой толпе, жонглируя несколькими предметами одновременно?

Мамин двор не изменился совершенно, деревья не стали выше, на асфальте те же выбоины. Дом у них тихий, не валяются у лифта шприцы и презервативы, а сосед столько раз забывал закрыть машину, и ничего. Первый лестничный пролет весь в щербинах, на втором этаже свежий слой зеленой краски.

Мама открыла дверь, сдавленно пискнула и повисла у него на шее — хана торту. Прижатый к ее платью, сквозь привычный мамин запах он ощущал ароматы кухни. Будет ему холодец. За маминой спиной появился Золотые Руки, оправляя майку-алкоголичку, радость на его лице была умеренной. Мама пока не отпускала, поэтому пожать золотые пальцы пришлось прямо поверх ее плеча.

Выяснилось страшное — у мамы ничего еще не готово. Она любила, чтобы в доме все было путем к приходу гостей, лучше посетителя заморозить на улице, чем пустить его в кухню, где салаты еще не украшены. На пару с Золотыми Руками он кое-как ее успокоил, убедил, что любой стол в их ситуации будет считаться праздничным. Отчим принес квашеной капустки с балкона, порубил ее вместе с луком и маслом. Настругали колбасы, сала, сыра — натюрморт получился шикарный.

Золотые Руки водки не пожалел, достал две бутылки. Если коньяк мягко, деликатно дурил голову, то первая же рюмка водки разделила тело на две половины. Прояснила мозг и начисто обездвижила ноги. Когда он поднялся, чтобы сходить в туалет, пришлось целую минуту стоять, держась за спинку стула, прежде чем снова смог ходить. Подождал, пока утихнет прибой в голове.

«А какие вообще планы?» — солидно спросил Золотые Руки, и он лишь неопределенно помахал рукой, проглатывая водку и тем самым выигрывая время. «Я собираюсь заново по частям собрать свою жизнь и стать достойным общества, которое дало мне второй шанс» — такого ответа от него ждут? Ответил сухо: «Осмотрюсь сперва, в себя приду, а потом буду искать работу». Золотые Руки одобрительно кивнул, но бутылку, которую уже над рюмкой занес, попридержал, произнес многозначительно: «А что осматриваться-то? Ты с этим не тяни. Могу тебя пристроить к другу, он строит дачные времянки и туалеты, на судимость не посмотрит» — и только потом налил.

Не поставить ли его на место? Интересно, что будет, если сказать ему правду? «Я, папенька, решил, что лучше по вашим стопам пойду. Познакомился с недурственной телкой и собираюсь сесть ей пока на шею, а дальше как получится. И буфера у нее что надо, и собственная квартира, и работа имеется. Да вы и сами меня понимаете, ведь тоже переехали к маме на все готовенькое, к паровым котлетам и немаленьким сиськам. Но вы не думайте, я своей тоже розетку починю и прокладку на кране поменяю, чтобы про меня не думали, что я нахлебник».

В тюрьме он так хотел хорошего, качественного алкоголя, и что вышло, когда он до него дорвался? Почему водка так мстительно и подло дала под дых? С безумной надеждой стал пить еще усерднее, катал ее на языке, вдруг наступит все-таки переломный момент, после которого он почувствует, наконец, легкость и веселье, а не злобу и шаткость во всех членах. Взволнованные взгляды, которыми обменивались мать с отчимом, игнорировал, переглядывайтесь сколько хотите. Одно радовало: кое-какую услугу зона ему все-таки оказала. Прежде он бы выскочил из-за этого стола, матюгаясь. Ушел бы, хлопнув дверью, еще после второго тоста Золотых Рук, полного высокомерия и покровительности, а теперь ничего, сидит, слушает. Ухмыляется только. Больше своей моралью ты меня не пробьешь, всеми этими «надо работать», «надо жить прилично и вести себя прилично».