Не будем поэтому торопиться и запутывать ситуацию еще больше, а продолжим лучше наше исследование. Может быть, мы еще не всех убедили, и у Фомы с фоменковцами остались еще в отношении матрицы кое-какие сомнения.
В заключение третьего пункта наших рассуждений о праздниках Ре*волюции и Победы хотел бы еще отметить следующее. Не исключено, что положение даты 7 ноября на колесе года также является своего рода привязкой к шабашу Хэллоуина, учитывая расхождение между юлианским и григорианским календарями. Как известно, до предпринятой большевиками в феврале 1918 года реформы, расхождение между календарными датами русской и евро-американской цивилизаций составляло в начале 20-го столетия 13 дней. По старому стилю день революции пришелся на 25 октября, и две эти даты — 25–10 и 07–11 образуют как бы вилку, точно посередине которой и расположен праздник Самхейн. Но это уже скорее из области догадок и принципиального значения для нас не имеет.
4) В-четвертых,
— быть может, самый интересный и интригующий аспект заключается в названии двух этих праздников: Революции и Победы, задававших, не будем об этом забывать, всю культурно-историческую парадигму жизни советского обывателя. Выглядят эти названия довольно естественно и невинно. На первый взгляд, к ним и не придерешься особенно. Для выявления эзотерического подтекста здесь потребуется наметанный глаз опытного сионоведа и гимнаста ума. К счастью, опыт по этой части нами накоплен уже немалый.Первый из них, Годовщина Великой Октябрьской социалистической революции (ВОСР), заключает в себе очевидный парадокс — как же так: «октябрьская революция», а отмечается в ноябре! — настоятельно требующий разъяснения. По поводу подлинного значения слова «Ре*волюция» мы уже писали в ШС № 54 — оно является недвусмысленным обозначением солнечного цикла, колеса года. Понятно поэтому, отчего революция называется
[
Второй праздник — День Победы — представляет для нас огромный интерес именно в сочетании с первым — днем Ре. Что же это за день «беды Пе»? Вот и
Немного отдохнем на этой точке.
Что? Перестать или
Признаться вам, я в пятистопной строчке
Люблю цезуру на второй стопе…
Совсем неудивительно, что поэма осталась непонятой современниками Первого русского поэта, да ведь и сам он, предвидя это, многозначительно добавил в 21-й октаве:
«А, вероятно, не заметят нас, -
Меня с октавами моими купно.»