Убийство Сталина в год змеи

Не случайно, видимо, Фома три года назад побывал в Батуме, где имела место массированная ритуальная роспись партий на матче Европа-Азия по Ра-пидным шахматам. Зов предков, так сказать. Вероятно, в своих морфинистских выходах в астрал Михаил Афанасьевич Булгаков получал возможность устанавливать контакт и с нашей эпохой. Понятное дело, такая пьеса, как «Батум», могла показаться московской публике чересчур продвинутой. Да и нынешние жидомосквичи для нее, пожалуй, еще умственно и нравственно не созрели.]

МИХАИЛ БУЛГАКОВ

В продолжение булгаковской темы замечу, что между ним и Сталиным действительно существовала некая мистическая (и не только мистическая) связь. Известно, что именно Сталин в 1930 г. помог Булгакову получить место помощника режиссера в МХАТе, когда писателя уже совсем перестали печатать. После того, как была запрещена к постановке его очередная пьеса «Кабала святош (Мольер)» (это ж надо было додуматься до такого названия!), Булгаков написал в ЦК отчаянное письмо с просьбой разрешить ему эмигрировать. Открыто называя себя МИСТИЧЕСКИМ ПИСАТЕЛЕМ, он заявил себя непримиримым противником любой цензуры:

"Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она не существовала, мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода… Вот одна из черт моего творчества, и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР…» (28 марта 1930 г.; цитируется с сайта www.bulgakov.ru)

Мы полностью разделяем бескомпромиссное отношение великого русского писателя к цензуре, но его отчаянную попытку искать «свободу слова» на Западе иначе как наивной не назовешь.18 апреля Сталин позвонил Булгакову и между ними произошел следующий разговор (цитируем с ресурса «Русское поле»):

Сталин. Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь. А, может быть, правда, вас пустить за границу? Что, мы вам очень надоели?

Булгаков. Я много думал в последние годы, может ли русский писатель жить без родины, и мне кажется, что не может…

Сталин. Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?

Булгаков. Да, я хотел бы, но я говорил об этом, мне отказали.

Сталин. А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами…

Или возьмем, к примеру, самую известную пьесу Булгакова «Дни Турбиных» — театральную версию его первого романа «Белая гвардия». В 20-е и 30-е годы она с успехом шла в МХАТе, и вот что рассказал о ней в «Записках зеваки» писатель В. Некрасов:

«…известно, что спектакль „Дни Турбиных" по пьесе М. Булгакова Сталин смотрел… 17 раз! Не три, не пять, не двенадцать, а семнадцать! А человек он был, нужно думать, все-таки занятой и театры не так уж баловал своим вниманием, он любил кино… а вот что-то в "Турбиных" его захватывало и хотелось смотреть, скрывшись за занавеской правительственной ложи. Верность престолу, долгу, присяге — этого, что ли, ему не хватало, ему, человеку, не верившему никому и никогда, кроме Гитлера!»