– Ну а какие-нибудь дельные предложения у него есть? – спрашивает Элла.
– Не особо. Самое разумное сейчас – это сохранять все сообщения, которые тебе приходят. На всякий случай надо сделать их скриншоты – так они точно не пропадут. А еще он сказал, что ты не должна была отвечать…
– Теперь уже поздно говорить об этом.
– Гм. Но, по его словам, это худшее, что только можно сделать. Такие люди рассматривают ответы на свои сообщения как подтверждение того, что ты хочешь продолжить общение. Неважно, что́ ты пишешь, ты все равно вступаешь в диалог. А диалоги с людьми такого типа… опасны.
Это пугающее слово.
Слово, которое, как Элла всегда надеялась, ей никогда не придется произносить. Нечто, с чем ей вообще никогда не доведется столкнуться. Она читала жуткие истории. Как в конце восьмидесятых в Лос-Анджелесе одна знаменитость была застрелена своим самым большим фанатом. И потом, все помнят про бедную Джоди Фостер. Ее поклонник, чтобы обратить на себя внимание своего кумира, застрелил Рональда Рейгана. Как это ужасно – оказаться замешанной в чем-то подобном.
И неважно, что у Эллы есть коллеги, которые сталкивались с чем-то похожим, – сама она всегда надеялась, что еще недостаточно знаменита для того, чтобы ее постигло такое. Она, конечно, понимала, что подобное может случиться со всяким, ей доводилось слышать даже о врачах и работниках супермаркетов, которые становились объектами преследования. И все же… наверное, таким способом она пыталась заглушить тревогу.
Но теперь она сама оказалась в такой же ситуации. У нее явно появился соглядатай. И вдобавок ко всему он, кажется, находится здесь, в Портраше. Он видел ее. Знает, в каком доме она живет. И ладно бы, если он появился только сейчас. А вдруг он преследовал ее всю дорогу, от самой Швеции?
– После чего Йозеф, конечно, сказал, что нам надо возвращаться домой в Швецию. Немедленно, – продолжает Патрик.
– Не надо.
– Он сказал, что на завтра есть рейс. Самолет вылетает рано утром из Белфаста. Короткая пересадка в Дублине, после чего в двенадцать мы уже приземлимся в Стокгольме.
–
Он замолкает, смотрит в пол. Элла разглядывает своего плюшевого медведя. Своего большого широкоплечего мужа. Клетчатая рубашка явно ему тесновата, равно как и джинсы. Эллу так и тянет сказать – обними меня, но она этого не делает. Если она так сделает, то он точно увезет ее обратно в Стокгольм. Она сама этого хочет.
– Мы еще не окончательно привели дом в порядок. Здесь еще много всего осталось. Не хочу, чтобы что-нибудь пропало. Навсегда.
Их план был ясен с самого начала. Элла с Патриком собирались пробыть здесь до воскресенья. То есть еще два дня. В понедельник приедут уборщики. Им уже заплачено за то, чтобы они разобрались с теми вещами, что останутся в доме, и вывезли их отсюда. Выбросили, продали, подарили – Элле все равно, как они распорядятся этим хламом. После чего в дело вступит риелторская контора, которая продаст дом, и некая сумма денег осядет на счете Эллы. И все.
Кроме фотоальбомов, она обнаружила еще кое-какие вещи. Например, плюшевого кролика, с которым постоянно спала в детстве и которого хотела теперь оставить на память. Равно как и красивое мозаичное блюдо, которое ей всегда нравилось. Поэтому чисто теоретически она могла покинуть Портраш уже сегодня ночью. Позволить уборщикам уже сейчас забрать пыльные остатки ее родительского наследства и перепродать их.
– Мы уедем в воскресенье, Патрик. Это решено. Но не раньше.
– Я переживаю за тебя, Элла. Мне не нравится эта история. Совсем не нравится.
– Ничего, справимся. Ведь мы вместе.
Патрик вздыхает, но в конце концов согласно кивает. Элла обычно всегда добивается того, что хочет. Для этого ей достаточно лишь призывно помахать голой ножкой.
Потому что сейчас они не могут уехать, и на то есть важная причина, о которой Патрик даже не догадывается.
И неважно, что поблизости бродит странный тип, пускающий по ней слюни, сначала она должна выяснить, почему ее родители сохранили фотографии и газетные вырезки о Лайле Дамм. Потому что это пугает ее даже больше, чем какой-то там сталкер.
Глава двадцать вторая
Лайла
Воздух пропитан дымом. Или чем-то другим. Когда Лайла открывает глаза, ее первая мысль о том, что она потеряла сознание в ночном клубе. Это было бы вполне в ее стиле.