– Добавить молока в чай? – спрашивает Ингрид.
– Да, спасибо.
Она наполняет две большие кружки, после чего садится на стул напротив меня. От вскипяченной воды в воздух между нами поднимаются маленькие облачка горячего пара.
– Я не всегда бываю такой гостеприимной, – говорит Ингрид. – В особенности с журналистами.
– Понимаю. Надеюсь, вы не подумали, что я из тех, кто… нагло вторгается в частные владения в поисках информации?
Она пожала плечами.
– Даже если и подумала, вам-то какая разница?
Я сомкнула пальцы вокруг горячей керамической кружки и какое-то время раздумывала над ответом.
– На самом деле разница есть. Если бы вы не захотели со мной разговаривать, я бы развернулась и ушла. Честное слово.
И это действительно так. Пусть я работала в газете, которая всегда стремилась узнать первой новости о финансовых заскоках голливудских жен или любимой марки сигарет принцессы Мадлен, но мы всегда соблюдали приличия. Хотя, конечно, в моей среде полно журналистов, которые способны без зазрения совести названивать знаменитостям или убитым горем семьям жертв и терроризировать их своими вопросами, но сама я никогда ничем подобным не занималась. Я не в меру любопытна, это да, но я бы ни за что не позволила себе поступить плохо ради работы.
На лице Ингрид появилась едва заметная улыбка.
– Тогда поверю вам на слово. Видите ли, в сущности, я ничего против вас не имею. Но за прошедшие годы мне довелось пообщаться с большим количеством журналистов. Одни вели себя воспитанно, другие же понятия не имели о такте. Однажды, спустя несколько лет после исчезновения Лайлы, я приехала сюда, но стоило мне шагнуть в сад, как из-за кустов на меня выскочили журналист и фотограф из «Афтонбладет». До сих пор помню, как резанули по глазам вспышки фотокамеры. Представляете, они прятались в кустах и
Я сочувственно покачала головой, хотя подобная ситуация меня совсем не удивила.
– Ужасно, – сказала я.
Ингрид кивнула.
– Как давно у вас этот домик?
– Вы бы назвали его семейным достоянием. С самого начала он принадлежал моим бабушке и дедушке. Потом его унаследовал мой отец, и в детстве мы с Лайлой проводили здесь почти каждое лето. Он был нашим крохотным раем. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не выросли и не повзрослели. Мне всегда нравилось здесь бывать, а вот Лайле… Когда она съехала и зажила собственной жизнью, то уже не так сильно интересовалась Буллхольменом. Несколько раз приезжала сюда летом с друзьями, но и только. Моя сестра была городской девчонкой.
Я кивнула.
– А на сегодняшний день вы владеете этим местом?
– Точно. Отец мой давно скончался, и в настоящее время здесь прописана только я. Живу тут круглый год.
– В самом деле? А вам здесь не одиноко?
Ингрид заправила выбившуюся седую прядь волос за ухо.
– Мне нравится одиночество. И тишина. Осеннее море. Трескающийся лед весной. Яхты летом.
Я кивнула.
– Вообще-то, у меня на Буллхольмене тоже есть домик. Ну как домик – крошечный садовый участок неподалеку от пристани.
Ингрид подняла брови.
– О, так вы местная? Я знаю здешний садовый кооператив, там очень мило. Здорово, что он до сих пор существует. А то в последнее время сюда понаехало столько богатых стокгольмцев. Понастроили новые дома, один помпезней другого. Не знаю, что и думать об этом… Не дай бог, заявится сюда какой-нибудь Крез и захочет купить мой участок, чтобы выстроить на нем роскошный отель.
Я улыбнулась, вспомнив про виллу «Морская жемчужина». Должно быть, Ингрид и понятия не имеет, что именно так все и произошло всего в нескольких километрах отсюда.
– Итак. – Ингрид отхлебнула чай. – В какой газете вы работаете?
– На самом деле я работаю на частную компанию. Я пишу сценарии для подкаста, в котором рассказывают про преступления.
Ингрид легонько покачала головой.
– Ясно.
Была в ее лице какая-то болезненная хрупкость. Несмотря на свои семьдесят лет, сейчас, когда мы сидели друг напротив друга с кружками чая, Ингрид выглядела старше. Должно быть, люди быстрее стареют, когда сталкиваются с чем-то похожим на то, что постигло семью Дамм. Они становятся старше – и снаружи, и внутри. Внезапно меня охватило желание просто подойти к ней и заключить в объятия.
– Да, то есть я, конечно, не собираюсь копаться в личной жизни вашей сестры
Снова едва заметная улыбка.
– Понимаю. Вы не единственная, кого это интересует. Порой мне кажется, что… а впрочем, нет.
– Что «нет»?
– Вы не должны писать то, что я сейчас скажу, но порой мне кажется, что Лайла живее всех живых. Понимаете, когда кто-нибудь вот так пропадает, как это случилось с ней… В общем, такое чувство, что она до сих пор где-то существует. Неизвестность хуже всего. Не имея тела, нельзя оплакивать человека. Нет никакой могилы, куда можно было бы прийти и всплакнуть. Остается лишь задаваться вопросами. Поэтому, несмотря на то что моя младшая сестра вот уже тридцать лет как