– Я не могу этого понять, – сказала Амелия. – Я уверена, что Хейзел никогда бы не оделась без нижней рубашки. У нее был большой бюст, и ее корсеты обязательно нужно было туго зашнуровывать. В такую теплую погоду корсетная сталь проржавела бы от пота, если бы она носила корсет прямо на коже. Она была самой аккуратной, опрятной девушкой, которую я когда-либо знала, и очень щепетильной в отношении одежды.
По словам Клеменса, Хейзел, известная своей разборчивостью в вопросах моды, была «одета ненормально, необычно, неестественно, учитывая ее привычки». На ней были три юбки в погоду выше тридцати градусов. На ее одежде нашли шесть английских булавок. Кто-то раздел ее, а потом снова одел, и этот кто-то плохо разбирался в женской одежде.
– Итак, вот фактическое доказательство того, что Хейзел Дрю была задушена в то время, когда на ней не было рубашки, – написал Клеменс. – Чехол корсета не мог быть разорван и затянут на шее, а красная (чаще описываемая в ходе расследования как розовая) лента была завязана под ее подбородком так туго, чтобы вызвать удушение под рубашкой, высокий воротник которой охватывал шею девушки.
Клеменс проявил замечательный дар находить улики, которые ускользали от детективов. Проблема заключалась в том, что он был столь же искусен в обнаружении улик, которых, возможно, никогда не существовало, в запуске броских заголовков и громогласном провозглашении теорий, основанных на его сомнительных находках. Отличить первое от второго бывало нелегко.
В среду, 22 июля, Клеменс сообщил, что «в деле Хейзел Дрю начинает пробиваться свет». Он только что организовал еще один из своих «эксклюзивов», сопровождая следователей в Уитмен-корт, чтобы расспросить Мэри Кэри о возможных отношениях между Хейзел и дантистом. Пока детективы разговаривали с Кэри, Клеменс бродил по дому, составляя представление о том, где Хейзел в последний раз жила и работала. Мэри не очень помогла в опознании дантиста, но это не помешало знаменитому криминалисту найти свою следующую большую историю.
Клеменс медленно спустился в темный, сырой подвал. Хотя он и не был спиритуалистом, тишина выбила его из колеи. Двумя неделями ранее Хейзел почти наверняка спускалась по этим же ступенькам в это же помещение. Кто знает, о чем думал Клеменс, поднимаясь по узкой скрипучей лестнице? Возможно, он почувствовал призрачное присутствие самой Хейзел, пойманной в ловушку между этим миром и следующим, ожидающей разоблачения своего убийцы. Может быть, кто-то невидимый тронул его за плечо прекрасно сшитого костюма в тонкую полоску, или он услышал шепот, направляющий его в ту или иную сторону. Не исключено, что ему просто повезло.
Каким бы ни было побуждение, Клеменс сделал именно то, что намеревался сделать, обнаружив подсказку, которую все остальные упустили из виду: шляпную коробку, набитую фотографиями, счетами, квитанциями, а также адресную книгу с именами шестидесяти друзей, как мужчин, так и женщин, которую Хейзел оставила, вероятно полагая, что это все сожгут. Его добыча включала письма и открытки, не только адресованные Хейзел, но и написанные ею самой, поскольку девушка имела привычку писать послания сначала карандашом, а затем переписывать их чернилами, сохраняя оригиналы. У Хейзел было лишь «небольшое образование», заметил Клеменс, и ее почерк был «как у сельской школьницы, с небольшим вниманием к орфографии и пунктуации и с заметными ошибками в грамматике».
Короче говоря, манна небесная. И что еще более восхитительно, так это то, что бригада неуклюжих сыщиков О’Брайена полностью пропустила улику.
Клеменсу не терпелось вернуться в свой кабинет и начать писать, но он еще не закончил. Ему еще предстояло кое-что сделать. В присутствии Мэри Кэри он переходил от шкафа к шкафу и наконец обнаружил тряпичный мешок, набитый одеждой Хейзел, который он бросил на пол, чтобы провести полную инвентаризацию. Даже Мэри Кэри была «поражена его размерами и количеством содержимого»: юбки, нижнее белье, перчатки, чулки, носовые платки, обувь и фартуки, все в прекрасном состоянии. Как утверждал Клеменс, Хейзел выбросила вещи в последнюю минуту, в спешке, чтобы поскорее уйти от Кэри.
Позже тем же вечером Клеменс плюхнулся в свое потрепанное вращающееся кресло из черной кожи, закурил сигарету и принялся постукивать пальцем по клавишам пишущей машинки «Ройал стандард № 1» – чертова буква «е» продолжала залипать. Он им покажет! В конце концов, он – американский Шерлок Холмс.
Клеменс не собирался сдерживаться. Он с ходу обрушился на Хейзел: «В этом деле никогда не было бы такой черной стены тайны, если бы сама Хейзел была более откровенной и честной со своими друзьями и родственниками. Тот факт, что она сделала свою молодую жизнь такой скрытной, привел к проблеме ее загадочной смерти. Она была своим злейшим врагом».