Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе

Действия Филиппа помогли ему разорвать паутину противоречивых притязаний на власть в Париже, особенно со стороны графа Меланского и епископа Парижского. Король обеспечил себе поддержку епископа, передав ему один из самых лакомых кусков парижской земли, то место на окраине villa episcopi, где стояла старинная еврейская синагога. К тому времени, когда Филипп конфисковал ее и позволил епископу Морису де Сюлли превратить ее в церковь la Madeleine, она уже более шестисот лет была еврейским храмом. La Madeleine быстро стала одной из главных церквей города – ей покровительствовал сам король.

Поддержку христианских купцов, торговцев и ремесленников монарху обеспечили щедрые дары из конфискованного у евреев имущества. Не исключено, что такие подарки получили и обратившиеся в христианство евреи, после изгнания 1182 года продолжившие заниматься теми же ремеслами, что и раньше. Но какая-то часть собственности отошла христианам, бывшим, возможно, коллегами или конкурентами изгнанных. Король отдал восемнадцать домов скорнякам или меховщикам (pelletiers) за арендную плату в семьдесят три ливра, а двадцать четыре дома – обойщикам за арендную плату в сто ливров[946]. Часть территории превратилась в квартал мясников; другая – в квартал пекарей (pannificorum)[947]. Четыре акра виноградников, принадлежавших еврею Аврааму, король сдал ювелиру за арендную плату в тридцать су. Видимо, евреи также работали в тех сферах, которые стали именоваться fripperie и tacherie – изготовление застежек для одежды; это ремесло было тесно связано с ювелирным искусством, и, когда они покинули свои дома, им пришлось его бросить[948]. В 1217 году Филипп передал один из рынков, когда-то принадлежавший евреям, своему управляющему (échanson) Рено л’Аршеру за арендную плату всего в двенадцать денье; там торговали только пшеницей из Боса (halle au blé)[949].

Такое разнообразие мест и их последующих названий свидетельствует о том, что в XII веке парижские евреи занимались широким спектром важных для города дел – производством и торговлей шерстью и тканями, кожей, предметами интерьера, одеждой, зерном, вином и различными продуктами питания. Разумеется, наибольшее внимание привлекал обмен денег, который они производили на Большом мосту под бдительным надзором королевских властей, но это была только часть их деятельности[950]. Восхваляя изгнание евреев, Ригор заявляет, что им принадлежало полгорода[951]. Эти слова говорят нам о том, какое значение для той эпохи имели их имущественные притязания, и хотя сегодня утверждение хрониста считается преувеличением, от него не стоит пренебрежительно отмахиваться. До нас практически ничего не дошло от огромного массива записей о передаче христианам принадлежавших евреям строений.

Когда в 1198 году им позволили вернуться в Париж, евреи обосновались главным образом на левом берегу и создали новые поселения или расширили старые в более бедных районах и непривлекательных кварталах[952]. Они ограничивались в основном обменом денег, уже не занимаясь, как раньше, различными ремеслами, и с этих пор перестали быть составной частью экономически диверсифицированного сообщества.

Последствия королевского указа ощущались далеко за пределами столицы. Повсюду в своих владениях Филипп покупал верность подданных отобранным у евреев имуществом и возвращением должникам отнятых у изгнанных заимодавцев долговых обязательств. Конфискованные синагоги переосвящали или сносили, а на их месте строили церкви не только в Париже, но и в Бурже, Орлеане, Этампе, Мелюне и Корбейле. Подобные вещи делались с прямого одобрения архиепископа и папы, утверждавших, что это стало возможным благодаря «божественному вмешательству»[953].