– Она постоянно думает о других, честное слово. Вот вам пример: она заставила меня остаться. Вообще-то я тоже собрался уйти, но она даже слышать об этом не хотела. Сказала, что это будет плохо по отношению к Нейпирам. Поэтому, чтобы доставить ей удовольствие, я задержался еще на час.
У этого юноши довольно любопытное представление о том, что подразумевается под заботой о других.
– А теперь Сюзан Хартли-Нейпир повсюду говорит, что у Леттис отвратительные манеры.
– Будь я на твоем месте, – сказал я, – я не стал бы переживать.
– Вам-то хорошо, а… – Он вдруг замолчал. – Я… я готов на все ради Леттис.
– Мало кто из нас способен сделать все ради кого-то, – сказал я. – Как бы мы этого ни хотели, мы все равно бессильны.
– Я хочу умереть, – произнес Деннис.
Бедняга. Юношеская любовь – тяжелое заболевание. Я удержался от искушения сказать что-нибудь очевидное и, вероятно, болезненное – в общем, от того, что так легко слетает с нашего языка в подобных случаях. Я пожелал ему спокойной ночи и отправился спать.
На следующее утро я в восемь провел службу, а вернувшись домой, нашел Гризельду в столовой. Она завтракала, держа перед собой лист бумаги. Это была записка от Энн Протеро.
– Естественно, мы должны пойти.
Я согласился.
– Интересно, что могло случиться?
Мне тоже было интересно.
– Знаешь, – сказал я Гризельде, – у меня такое ощущение, что нам еще далеко до окончания этого расследования.
– Ты имеешь в виду, до того момента, когда кого-нибудь арестуют?
– Нет, – покачал головой я, – я имею в виду не это. Я в том смысле, что у этого убийства слишком много последствий, подводных камней, о которых нам ничего не известно. Нужно многое разгрести, прежде чем мы доберемся до истины.
– Ты имеешь в виду то, что напрямую не относится к убийству, но стоит на пути расследования?
– Да, ты очень хорошо передала тот смысл, который я вкладывал в свои слова.
– Думаю, мы все делаем много шума из ничего, – заявил Деннис, протягивая руку за джемом. – Это же так здорово, что старик Протеро мертв. Его никто не любил. О да! Я понимаю, что полиция вынуждена суетиться – это ее работа. Но я очень надеюсь, что они так ничего и не выяснят. Мне бы не хотелось, чтобы Слак получил повышение – он стал бы кичиться своим умом и важничать.
Ничто человеческое мне не чуждо, поэтому я был согласен с племянником по поводу карьеры Слака. Человек, который не умеет ладить с людьми, не может надеяться на популярность.
– Доктор Хейдок придерживается такого же мнения, – продолжал Деннис. – Он бы никогда не выдал убийцу правосудию. Он сам так сказал.
Думаю, именно в этом и состоит опасность взглядов Хейдока. Возможно, сами по себе они и правильные – не мне судить, – но они оказывают определенное влияние на неокрепший юношеский ум, хотя Хейдок не ставил перед собой такую цель, я в этом уверен.
Гризельда выглянула в окно и увидела в саду репортеров.
– Думаю, они опять фотографируют окна кабинета, – со вздохом сказала она.
Мы немало настрадались из-за этого убийства. Сначала праздное любопытство обитателей деревни – каждый приходил, чтобы просто поглазеть. Затем появились репортеры, вооруженные камерами, и теперь уже деревня с интересом наблюдала за репортерами. В конечном итоге перед окном стал дежурить констебль из Мач-Бенхэма.
– Итак, – сказал я, – завтра утром похороны. Думаю, потом интерес быстро угаснет.
Когда мы подходили к Олд-Холлу, я заметил нескольких репортеров. Они забросали меня всякими вопросами, на которые я неизменно отвечал (мы обнаружили, что так проще всего) одной фразой: «Мне нечего вам сообщить».
Дворецкий проводил нас в столовую. Так мы увидели мисс Крам, пребывавшую в крайне возбужденном и радостном состоянии.
– Вот сюрприз, правда? – воскликнула она, пожимая нам руки. – Я бы не осмелилась и подумать о таком, но миссис Протеро такая добрая, правда? Ведь совсем негоже молодой девушке одной ночевать в таком месте, как «Голубой кабан», когда вокруг снуют репортеры и прочее. И конечно, я постаралась быть полезной – в такое время любому может понадобиться секретарь, а от мисс Протеро никакой помощи нет, правда?