Убийство в доме викария

Я с удивлением отметил, что мисс Крам, чей враждебный настрой против Леттис никуда не делся, превратилась в горячего приверженца Энн. Интересно, спросил я себя, а насколько правдива ее история о переезде сюда? По ее версии, приглашение поступило от Энн, но так ли это на самом деле? Вполне возможно, девушка сама первой заговорила о своем нежелании в одиночестве жить в «Голубом кабане». Хотя я и старался сохранять объективность, я все же сомневался в том, что мисс Крам строго придерживается фактов.

В этот момент в комнату вошла Энн Протеро. Она была одета очень строго, в черное. В руке у нее была воскресная газета, и женщина с удрученным видом протянула ее мне.

– У меня никогда не было опыта в подобных делах. Ужасно, правда? На дознании я видела одного репортера. Я просто сказала, что очень расстроена и что мне нечего сказать, а потом он спросил у меня, не горю ли я желанием найти убийцу своего мужа, и я ответила: «Да». Затем о том, подозреваю ли я кого-то, я ответила: «Нет». А еще – не кажется ли мне, что убийство совершил кто-то из местных; и я ответила, что, конечно, кажется. И всё. А теперь взгляните на это!

В центре страницы была фотография, очевидно, сделанная лет десять назад – одному Господу известно, откуда ее выкопали. Затем шел заголовок крупными буквами:

ВДОВА ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО НЕ УСПОКОИТСЯ, ПОКА НЕ ПОЙМАЕТ УБИЙЦУ МУЖА

Миссис Протеро, вдова убитого, уверена, что убийцу следует искать среди местных. У нее есть подозрения, но нет уверенности. По ее словам, горе отняло у нее все силы, однако она полна решимости поймать убийцу.

– Ведь все это не мои слова, не так ли? – сказала Энн.

– Осмелюсь заметить, что могло быть и хуже, – сказал я, возвращая ей газету.

– До чего же наглые, правда? – сказала мисс Крам. – Посмотрела бы я, как у кого-нибудь из этих типов получилось меня обработать!

По лукавому блеску в глазах Гризельды я понял, что она восприняла это заявление буквальнее, чем хотела выразиться мисс Крам.

Объявили, что обед подан, и мы сели за стол. Леттис появилась только к середине обеда; она доплыла до пустого стула и опустилась на сиденье. Гризельду девушка удостоила улыбки, мне достался кивок. Я довольно внимательно наблюдал за ней – у меня для этого были свои причины, – однако она выглядела все тем же неземным созданием, что и всегда. Причем очень красивым, вынужден был признать я в своем стремлении к беспристрастности. Вместо траурного одеяния на ней было бледно-зеленое платье, которое подчеркивало удивительный цвет ее волос.

Когда мы сели пить кофе, Энн тихо сказала:

– Я хочу переговорить с викарием. Мы пройдем в мою гостиную.

Наконец-то я узна́ю, зачем меня вызвали. Я встал и последовал за ней вверх по лестнице. Она остановилась у двери в комнату. Я собрался было заговорить, но Энн жестом остановила меня. Я понял, что она прислушивается, глядя в сторону холла.

– Отлично. Они выходят в сад… Нет, не сюда. Мы пройдем дальше.

К моему великому удивлению, Энн повела меня по коридору в самый конец крыла, где на следующий этаж вела узкая и крутая, как стремянка, лестница. Энн поднялась первой, я за ней. Мы оказались в тесной и пыльной клетушке. Энн открыла дверь, и мы прошли в просторный, погруженный в полумрак чердак, который явно использовали для того, чтобы складывать сюда ненужные вещи. Повсюду стояли сундуки, тут и там валялась поломанная мебель, у стены были свалены картины – в общем, чердак был завален тем самым хламом, который за долгие годы собирается в любом доме.

Мое изумление было настолько очевидным, что она даже улыбнулась.

– Первым делом я должна объясниться. В последнее время у меня очень чуткий сон. Вчера ночью, примерно в три часа, я услышала, как кто-то ходит по дому. Некоторое время я прислушивалась, потом встала и пошла смотреть. Выйдя на лестничную площадку, я поняла, что звуки доносятся не снизу, а сверху. Я крикнула: «Кто там?» Но ответа не последовало, я вообще больше ничего не услышала. Я решила, что у меня просто расшалились нервы, и вернулась в кровать. Однако рано утром я все же поднялась сюда – так, из любопытства. И обнаружила вот это!

Она шагнула вперед и перевернула лицевой стороной к нам картину, прислоненную к стене.

Я даже охнул от удивления. Картина представляла собой портрет, написанный маслом, однако лицо было вырезано, причем таким образом, что человека узнать было нельзя. Более того, судя по свежим срезам, портрет изуродовали недавно.

– Удивительно, – сказал я.

– Вы согласны? Скажите, вы можете как-то объяснить это?

Я покачал головой.

– В этом есть какая-то странная жестокость, и она мне совсем не нравится. Складывается впечатление, что кто-то резал холст в приступе маниакальной ярости.

– Да, я тоже так подумала.

– Чей это был портрет?