Убийство в Кантоне

— Те дни и ночи, что мы провели вместе, были, скажу я тебе, счастливейшими в моей жизни! Одному Небу известно, сколько сотен мужчин я через себя пропустила, но теперь чувствовала себя девчонкой, впервые познавшей муки первой любви! Я была так глупа, что ужасно приревновала его, когда он собрался в столицу. И повела себя как последняя дура — все испортила своими собственными руками!

Она замолчала, рукавом утерла пот со лба, потом схватила чайник, глотнула из носика и безразлично продолжила:

— Должно быть, тебе известно, что мы, речной народ, великие мастера по всяким снадобьям, приворотным зельям, целебным отварам, ну, и ядам, конечно. Секреты их женщины танка передают из поколения в поколение. И есть у нас одна особая отрава, которой женщина поит своего возлюбленного, если заподозрит, что тот собирается бросить ее навеки под предлогом недолгой поездки. Если парень возвращается, она дает ему противоядие, так что он никогда даже не заподозрит, что с ним могло произойти. Я спросила цензора, когда он вернется за мной в Кантон, и он ответил, что непременно будет через две недели. В нашу последнюю встречу я подлила отраву ему в чай, рассчитав, что она не принесет ему никакого вреда, если через три недели он примет противоядие. Но если он меня обманет и вовсе не вернется, то расстанется с жизнью.

Минуло две недели, наступила последняя. Эта третья неделя была ужасна… Я не могла ни есть, ни спать… Когда третья неделя истекла, я погрузилась в оцепенение и только считала дни… На пятый день он явился, рано утром пришел ко мне на лодку. Сказал, что в столице его задержало неотложное дело и в Кантон он приехал два дня назад, тайно и в сопровождении лишь своего друга доктора Су. Он не сразу ко мне пришел, потому что должен был встретиться с какими-то знакомыми арабами, а еще потому, что занемог и нуждался в небольшом отдыхе. Но ему становилось все хуже, поэтому он явился больной, в надежде исцелиться от одного моего присутствия. Я просто обезумела, ведь противоядие осталось в домике за храмом. Тогда я уговорила его немедленно отправиться туда. Когда мы вошли в дом, он еле дышал. Я влила ему в рот снадобье, но было уже поздно. Через полчаса он скончался.

Кусая губы, Зумурруд смотрела на крыши домов за окном. Цзяо Тай не сводил с нее глаз. Наконец она вновь заговорила:

— Обратиться мне было не к кому, потому что мой покровитель не держал в этом домике слуг. Я бросилась к нему и обо всем рассказала.

А он лишь улыбнулся и обещал, что обо всем позаботится. Понял, что теперь мне никуда от него не деться, ведь я, жалкая отверженная, убила императорского цензора. Стоит ему донести, и меня заживо четвертуют! Я сказала, что если цензор к ночи не вернется к себе на постоялый двор, доктор Су начнет беспокоиться. Мой покровитель спросил, знает ли доктор Су о нас с цензором. Когда я ответила, что нет, он обещал проследить за тем, чтобы Су не доставил мне неприятностей.

Зумурруд глубоко вздохнула и искоса взглянула на Цзяо Тая.

— Если бы ты забрал меня с собой в столицу, я могла бы надеяться, что мой покровитель будет держать рот на замке. Ведь в столице он никто, а ты полковник стражи. Но если он все же проболтается, ты смог бы спрятать меня так, чтобы никто не добрался. Однако теперь все обернулось к лучшему. Твой хозяин объявил, что цензор изменник, а значит, я не преступление совершила, а сослужила государству великую службу. Я скажу, пусть заберет себе половину золота, а за это пожалует мне подданство и красивый домик в столице. Одевайся и веди меня к нему!

Цзяо Тай с непередаваемым ужасом посмотрел на женщину, которая только что вынесла себе смертный приговор. Зумурруд стояла спиной к окну, и ее великолепные формы казались еще прекраснее на фоне розовеющего утреннего неба, но перед его мысленным взором с ужасающей ясностью предстала казнь на рассвете — это изумительной красоты тело кромсает нож палача, отсекает конечности… Цзяо Тая всего передернуло. Он медленно встал и, приближаясь к ликующей женщине, судорожно искал хоть какой-нибудь способ спасти ее, хоть как-то избежать…

Внезапно Зумурруд вскрикнула и всем телом упала прямо в его объятия, так что он едва устоял на ногах. Обхватив ее гибкий стан, он склонился, чтобы припасть к пухлым алым губам, но вдруг увидел, как стекленеют ее огромные глаза. Рот Зумурруд свело судорогой, и кровь залила подбородок. Внезапно Цзяо Тай ощутил, как теплые капли текут по его рукам, сжимающим ее талию. В полной растерянности он ощупал плечи Зумурруд, и пальцы его сомкнулись на древке копья.

Цзяо Тай стоял недвижно, всем телом ощущая ее тепло. Он слышал, как бьется ее сердце, как уже было однажды, когда он держал ее в объятиях на цветочной лодке. А потом биение прекратилось. Он положил Зумурруд на лежанку и выдернул из спины короткое копье. Затем осторожно закрыл ей глаза и обтер лицо. Разум его будто оцепенел. Цзяо Тай недоуменно смотрел на плоские крыши арабских домов. Там, у окна, она стала легкой мишенью для умелого метателя.