Убийство в Тамбовском экспрессе

Голос собеседника потеплел, и я рискнула взглянуть на него. Ничего особенного. Во всяком случае, на непробиваемую стену совсем не похож. Выглядит лет на тридцать пять — сорок. Белобрысый, лицо простецое, вполне добродушное, располагающее, так сказать. Глаза… непонятно, какого у него цвета глаза. Но руки мерзнут, как у нормального человека, поэтому и сунул их в карманы куртки. Определенно, мы незнакомы, но тогда почему же мне кажется, что я его где-то видела?

— «Как хороши, как свежи…» — неосознанно вернулась я к творению Тургенева. В отличие от безвременно почившей в бозе женщины, которой он его посвятил, оно бессмертно.

— Да ладно тебе, Ир, клеймить позором голодных коз! — вскинулась Наташка. — Не от хорошей же жизни они сожрали твои розы. Спасибо, молодой человек. Будьте так любезны, подвезите нас до трассы. С братом проблем не будет, он складывается, как раскладушка. А далеко ваша машина?

— Рядом. Самый крайний участок. Пойдете со мной или здесь подождете?

Зачем, собственно говоря, спрашивал? И так ясно, что не пойдем. С таким-то балластом, как сгорбленный Прутков! Альтернатива, продиктованная долгом вежливости? Или считает состояние Пруткова притворством?

— Подождем, — с готовностью заявила Наташка. Как же мы неслись к своей «Таврии»! Несмотря на хромоту и согбенное положение тела, лидировал «калика перехожий». Создавалось впечатление, что шел на таран. Так вошел в роль, что забыл распрямиться. Хорошо хоть поостыл на морозе, желание громить стеклопакеты Мусалова пропало.

К месту парковки «Таврии» мы свернули очень своевременно. Незнакомец со своим предложением о помощи не задержался. Но, на мой взгляд, повел себя странно. Заметив наше отсутствие на дороге, казалось, должен был обрадоваться и вернуться обратно, зачем ему лишние хлопоты. А он совсем не логично и на приличной скорости рванул дальше — нас догонять. На повороте машину занесло, она противно взвизгнула. Это походило на преследование с целью… А кто его знает, с какой целью он несся за нами. Не гнаться же теперь за ним для выяснения. Мне не понравилось уже то, что его машина совсем недавно была третьей по счету среди тех, с мигалками…

Загрузившись в «Таврию», которую время от времени любовно называем «Ставридой», мы покатили дальше другой дорогой. Мир тесен, куда-нибудь выведет. Менее чем через десять минут, убедились в правильности своего предположения. В результате прикатили на железнодорожную станцию, где нам толково объяснили, как добраться до бетонки, от нее до Минского шоссе рукой подать. Воодушевленная таким результатом Наташка восторженно помянула былое — «Как хороши, как свежи были розы»! Ко мне неожиданно вернулась память, и я радостно продекламировала все стихотворение целиком, включая печальный конец:

В ее очах веселье, жизни пламень;
Ей счастье долгое сулил, казалось, рок.
И где ж она?.. В погосте белый камень,
На камне роз моих увянувший венок.

Восторга у подруги как не бывало.

— Ну и чему ты радуешься, дурында? Вот обязательно надо под руку какую-нибудь гадость сказать! Козий вариант меня больше устраивал. Хватит нам читать заупокойные вирши. Хорошо, хоть на пути ни одного кладбища не видно. Уж вечер близится, я бы ни за что мимо не поехала. Олег, ты что там молчишь?

— Спина-а-а… — голосом рекламного деда пожаловался Прутков.

— Правда, что ли? Это тебя Иркино выступление добило. Ты слишком вошел в образ. Ир, займись делом, вытащи из бардачка аптечку и дай ему таблетку диклофенака. Или «дихлофенака»? Все время путаю одну букву. Сильное средство, но вреда от него меньше, чем от тебя.

— Его, случайно, не из дихлофоса делают? — попытался пошутить Прутков, в ответ я тоже пошутила — мы обязательно уточним это у патологоанатома. Перебирая упаковки с лекарствами, как бы между прочим, поинтересовалась у юмориста именем белобрысого незнакомца. «Дихлофосная» шутка натолкнула меня на новое решение старой задачи.

— Фига себе! — мигом среагировала Наташка. Можно подумать, ее спрашивают.

— Да не фига! — строго осекла я подругу. — Помнишь запах от газового баллончика в квартире Прутковых?

— У меня нет провалов в памяти. Это был слезоточивый газ, но нас в коридоре не проняло. Хорошо, хоть не довелось им «насладиться». Так что я не в обиде. Даже не знаю, с какой гадостью сравнить.

— Не важно. Вчерашним вечером сиганувшая из Прутковского окна «белобрысость» неслась за нами по скверу, обгоняя собачью свору. Вот только не лаяла. Я его по фигуре и куртке опознала. Не приведи, господи, если и он меня по таким же приметам запомнил, только вида не подал. Господин Прутков тоже сталкивался с ним раньше. Думаешь, почему он, страус неоперившийся, согнулся перед мужиком в три погибели? Из скромности? Стеснялся демонстрировать свою разбитую физиономию? Да ничего подобного. На самом деле он боялся быть узнанным белобрысым!

— Я забыл вытащить из сугроба очки, — посетовал Прутков.