Убийца

Курьер скрылся и через минуту впустил наших знакомых. Впереди шел Павлов. Он имел серьезный, таинственный вид и, не разглядев никого в темноте, нерешительно остановился на пороге. Иванов стоял около портьеры внутренней двери, так что даже привычным взглядом его нельзя было бы скоро заметить.

– Я к вашим услугам, – поднялся начальник сыскной полиции и, делая легкий поклон головой, перешел к письменному столу.

Павлов и Степанов низко поклонились.

– Садитесь, – указал Дмитрий Иванович рукой на пустые креста около письменного стола и прибавил, вынимая часы:

– Я в вашем распоряжении двенадцать минут.

– Ваше превосходительство, – начал Павлов, – мы имеем очень важное дело.

– Ну, для важного дела срока не полагается, не угодно ли вам начинать.

– Вашему превосходительству, быть может, известен богатый кожевенный заводчик Петухов, за заставой.

– Знаю. Он прошлой осенью выдал свою дочь за какого-то трактирщика.

– За Куликова, временного купца из орловских мещан. Вот об этом-то Куликове мы и пришли сделать заявление.

Густерин сделал недовольную гримасу:

– Что же? Семейное дело?

– Нет, ваше превосходительство. Мы имеем очень веские данные предполагать, что это вовсе не настоящий Куликов, а какой-то беглый каторжник, скрывающийся под именем Куликова, это какой-то Макарка-душегуб!..

Густерин вздрогнул, перегнулся через письменный стол и, уставив глаза на Павлова, приложил левую руку к уху и весь обратился в слух:

– Говорите, говорите, какие у вас есть данные!

Павлов начал. Он подробно изложил появление Куликова за заставой, его сватовство за Ганей, их решение со Степановым ехать в Орел и наводить справки и, наконец, свое свидание с чиновниками орловской мещанской управы и настоящим Куликовым.

Густерин слушал, затаив дыхание, и, когда Павлов кончил, начал тереть лоб, припоминая что-то. Он надавил одну из пуговок электрических звонков, размещенных около письменного стола, и через минуту явился плотный, низенького роста господин в синих очках.

– Александр Иванович, потрудитесь сейчас навести справки в делах прошлых лет о Макарке-душегубе. Эта кличка принадлежала беглому каторжнику, скрывавшемуся в Вяземской лавре. Затем, справьтесь, мне помнится, фамилия Куликова недавно у нас фигурировала.

– Слушаю-с.

Господин в очках скрылся.

– Скажите, пожалуйста, – обратился начальник сыскной полиции к Степанову, – какую, собственно, вы роль играете во всем этом деле, почему вы собирали справки, принимали такое живое участие в судьбе дочери Петухова. Мне для дознания необходимо все это знать.

– Я, ваше превосходительство, прослужил двадцать пять лет на заводе Петухова, я вынянчил, можно сказать, на своих руках эту девушку.

– А вы, – обратился Густерин к Павлову. Тот замялся и несколько сконфузился.

– Вы должны мне говорить все искренно, иначе я не могу вам помочь.

– Извольте… Мы были когда-то братья по вере с Петуховым или, лучше сказать, Петухов с моим отцом. Потом Петухов перешел в единоверие, а я, после смерти отца, сделался начетчиком нашего филипповского согласия. Дочь Петухова, которую я часто встречал раньше, очень мне нравилась, и я мечтал перейти также в единоверие, заслужить ее взаимность, а там… Но Куликов опередил меня. Я опоздал с предложением и опоздал со своими справками. Что делать! Мне вечно суждено опаздывать в таких случаях, и я примирился уже со своим положением, выбросил из головы пустое и опять погрузился всецело в свои книги, рукописи, предания святых отцов. Я забыл было о Гане, но вот Степанов явился ко мне и рассказывает, что Куликов истязает, мучает свою несчастную жену. Все соседи, местные коммерсанты, видят это и относятся с полным равнодушием к судьбе молодой женщины; они жмут руку палача, водят с ним дружбу, компанию, делят хлеб-соль… Мне, знающему гораздо больше их и посвятившему свою жизнь делам милосердия, постыдно было бы не помочь. Не правда ли?

– Простите, господин Павлов, за нескромный вопрос, дочь Петухова не знала о ваших намерениях. Вы не объяснились ей в любви, не замечали каких-либо чувств с ее стороны?

– О, ваше превосходительство, я первый раз говорю сам об этих чувствах. Не только Гане, но, кажется, я сам себе еще не признавался в этих чувствах. Ганя и не подозревает!

– Еще вопрос: эти чувства потухли в вас или вы по-прежнему интересуетесь дочерью Петухова?

– Что вы, ваше превосходительство, разве я могу интересоваться чужими женами?! Для меня она – страдающая женщина.

– Теперь мне ясно, но почему же вы тотчас, по возвращении из Орла, не пришли ко мне с этими сведениями?

– Степанов искал случая повидаться с Ганей, а между тем его уволили с завода. Я ничего не знал, думал, они живут счастливо. Да и с какой же стати мне расстраивать чужие семьи? Бог с ними!.. А теперь, когда злодей хочет в гроб заколотить неповинную Ганю, я не смею молчать! Я на все готов!..

– Вы будете согласны поехать опять в Орел с нашим агентом?

– Не только в Орел, в Сибирь, на Сахалин, куда прикажете, ваше превосходительство, – воодушевленно произнес Павлов.