Убийца яутжа (СИ)

Хищник неопределённо отвернулся, щёлкнув, и встал. Ей ни к чему знать о его плане разнести все к черту.

Прежде он думал, что ее нужно предупредить о том, что случится, как одну из немногих более достойных существ на этой платформе. Но что-то подсказывало Киан’дэ повременить с этим. Что-то заставило его промолчать.

К тому же, никого достойного здесь он не видел. Хладнокровно предрешив участь всех, кто мог оказаться на платформе, он закрыл для себя эту тему.

Он отстегнул кожаный пояс, снял с бёдер потрёпанный чёрный саронг, который превратился уже в лохмотья, и резко посмотрел на Алису.

«Оставь меня одного».

Это была вовсе не просьба. Ощутив в словах хищника напряжение и угрозу, она медленно поднялась и прошла мимо, невольно скользя по нему глазами.

Очень хорош.

— Как скажешь, — неожиданно покорно согласилась она. — Но помни… Если тебе что-то будет нужно, я всегда рада помочь. Да и просто так… знай, я рядом.

Замешкавшись и словно смутившись, она развернулась и быстро вышла.

Ночь Киан’дэ оставил для незаметной установки бомб. А день — для тренировки.

Он взялся за второй тренажёр, отделывая его с таким усердием, словно перед ним был реальный противник.

Обмотав руки лоскутами, он вовсю дубасил стальные «руки» тренажёра и его «тело», работая в одном и том же темпе и погружаясь в собственные воспоминания.

А что было… до Ренаты?

Неужели у него не было ни одного дорогого ему существа? Поразительно, но Киан’дэ словно не помнил эту часть своей жизни — до того, как он примкнул ненадолго к изгоям и был схвачен кланом охотников.

Он добывал себе оружие, еду и другие необходимые вещи в одиночку. Работал он тоже один: не любил, когда кто-то тормозит его.

До Ренаты не было ничего. Только он, его цели и Патрон, и так — долгие годы.

Киан’дэ подпрыгнул и с разворота снес тренажёру «голову», с металлическим звоном покатившуюся по полу. Тяжело дыша, он наблюдал за ней, вспоминая.

Не каждый его день был наполнен схватками и кровопролитными убийствами. Иногда выдавались дни, когда он лишь тренировался, медитировал и сопровождал Патрона в качестве телохранителя.

Порой Патрон передавал его другим почетным яутжа, и телохранителем при них быть — дело неблагодарное.

Они и за яутжа его не считали. Так, за предмет мебели пополам с евнухом при гареме наложниц. Часто Киан’дэ сопровождал их не только на деловые встречи и обычные мероприятия, но и в поездки, путешествия к другим кланам, а также в быту.

Раз его передали на стандартных две недели одному аттури, умному, как дьявол, но со скверным характером. Аттури был не таким здоровым, как многие яутжа, но все равно, в схватке Киан’дэ высоко бы его оценил за исключительную сообразительность.

Единственный минус аттури был в том, лично для Киан’дэ, что он своего телохранителя не считал за живое существо.

А потому в брачный период он с завидной регулярностью по несколько раз на день водил в свои апартаменты — или удалялся сам — к самкам, там со вкусом обхаживая каждую.

Киан’дэ был спокоен первые три или четыре дня. Он невозмутимо стоял перед шатром, где обосновывался аттури, заложив руки за спину и не реагируя на характерные для встреч с самками звуки. Воображение могло бы легко дорисовать ему все, что происходило «за закрытыми дверьми», но Киан’дэ вопросы что любви, что секса волновали мало. Он равнодушно оценивал обстановку и, если вокруг ничто не угрожало аттури, погружался в свои мысли.

Всякий раз, выходя от самки, аттури смотрел на Киан’дэ с ухмылкой — этаким победителем. Убийца понимал, почему, и оставался невозмутим.

Своим положением он перестал тяготиться уже давно, а если дискомфорт и был, он научился гасить в себе желания и агрессию в период спаривания. Так что, отвечая ледяным спокойствием на все намёки и злые шутки своего нынешнего хозяина, он последовал за ним дальше.

Но вот как-то раз самка сама пришла к аттури. Они явно договорились о встрече заранее, да и вообще были хорошо знакомы, поскольку сразу приступили к делу.

Киан’дэ развернулся, вышел за тканевую стенку и, вздохнув, скучающе встал, следя за обстановкой.

Прошло не больше тридцати минут, как вдруг он услышал сказанные совершенно не таясь слова самки:

— Так пригласи его обратно.

— Зачем? — удивился аттури. — Он не лучше каменного истукана, и такой же сообразительный.

— Никогда живьём не видела к’хана.

Аттури усмехнулся, и на какое-то время пара смолкла. А затем Киан’дэ поднял глаза, потому что услышал:

— К’хан! Зайди сюда.

По имени к нему аттури не обращался, хотя мог бы. Впрочем, особенной беды Киан’дэ в этом не видел, и даже не знал, что ему неприятнее: слышать своё имя из уст аттури, который его выбешивал, или такое безликое обращение.

Он вошёл в шатёр, отогнув полог и отведя его от своего лица, и картина, показавшаяся ему, могла бы смутить кого угодно.

Но не Киан’дэ.