Встав покрепче на ноги, он мотнул головой, смаргивая с глаз твей и размыто видя арену.
Зарычав, Киан’дэ яростно вскинул вверх руку, показывая, что он абсолютно дееспособен. И тогда он с облегчением услышал:
Победитель — номер восемьдесят семь!
Идти было невозможно. Грудь разъедало от боли, дышать было так трудно, что Киан’дэ попросту задыхался.
Он проволокся до края арены, вышел за ее пределы, точно погружаясь в вакуум. Крики ликующей толпы размылись, а голова наполнилась тяжелым звоном.
Те хищники, что стояли в темном алькове, просто смотрели на него. На лицах их мелькало разное выражение, но Киан’дэ не думал о них, а лишь равнодушно скользнул по ним глазами и тяжело упал сначала на колени, а уже затем — навзничь.
… Очнулся он в госпитале. Понял это сразу, поскольку бывал здесь после каждого боя и с местным медиком-уманкой был знаком.
Она и сейчас ставила ему капельницу, резким движением руки укладывая обратно, и Киан’дэ быстро покорился, спокойно вытягиваясь на подобии кушетки.
— Это физраствор, очень хороший. Не беспокойся. — Тихо сказала уманка. — Его обычно дают только чемпионам, на которых ставят крупные суммы. Так что ты быстро поправишься.
Киан’дэ даже успокоился, заметно выдохнув и кивнув. Вдруг он вздрогнул, скользнул глазами по отсеку и увидел свою маску, лежащую на полке.
Девушка заметила его взгляд.
— Хочешь надеть маску? — уточнила она.
Киан’дэ быстро кивнул. Надбровные дуги (правая пересечена до века двумя серпообразными шрамами от шакрама) нахмурились, сдвинувшись над алыми глазами.
— Я сняла ее, чтобы поставить раствор, — резковато сказала уманка. — Нечего хмурить рожу. Никакого удовольствия на неё пялиться у меня нет.
Киан’дэ молча принял маску и быстро покрыл ею лицо. Уманка непонимающе смотрела на то, как багроволикий хищник с двумя золотыми кольцами на верхней жвале прячется под маской, хотя ничего такого в нем совсем, на ее взгляд, не было. Ни уродства (исключая сломанную пополам нижнюю правую жвалу), ни странности, если брать эту расу.
Обычный такой яутжа, страшный, мерзкий, только весь разрисованный чёрными и серебристыми узорами на чешуйчатой коже.
Но без маски ему явно было не по себе. Более того, он явно разозлился.
Ладно.
— Ты уж извини, но особого выхода у меня не было, — сказала уманка. — Так, оставлю тебя пока что на капельнице. Постарайся активно не двигаться и вообще поспать, лекарство прокапает за сорок минут.
Киан’дэ кивнул, расслабляясь и прикрывая глаза. Тем временем, уманка потихоньку вышла из комнаты, сжимая в кулаке то, что нашла у хищника.
Клочок ткани, в который бережно был завернут чей-то темный локон. Очевидно — человеческий.
Она прислонилась к стене, внимательно изучая свою находку и задумываясь. Когда от убойной дозы лекарства восемьдесят седьмой заснёт, она вернёт ему то, что взяла. А пока есть время подумать.
К счастью своему или к беде, но последний бой я не видела. Но слышала — преимущественно восторженные отклики, особенно как хищник уложил вдобавок к противнику ещё и медсанчасть, прибывшую для госпитализации.
Да, на Киан’дэ это похоже: отметелить всех, даже тех, кто идёт к нему на помощь. Я металась по своей комнате, как по клетке, периодически слушая все новые подробности боя, от которых мне становилось не по себе.
Наконец, перестав вообще что-либо слушать, я легла на койку, отвернулась от всего мира, уткнувшись лицом в руки, и попыталась уснуть.
Но вместо сна ко мне пришли воспоминания, которые я бы сейчас очень хотела подавить. До боли в груди, они бередили старые раны, и какой-то противный голосок подначивал: а что, если ты больше никогда его не увидишь?
Я сердито лягнула стену и крепче зажмурилась. Но это не помогло.
Мы шли по лесу, я крепко держалась за краешек рваной накидки Киан’дэ, широко шагавшего вперёд, и старалась не отставать от него. Мы только что ушли прочь от импровизированной стоянки, где оставили Лок’На, и хищник, беспокоясь, как бы нас не преследовали, путал следы и вообще нервничал.
Привал мы сделали только к вечеру, когда я уже падала от усталости. И это ещё Киан’дэ периодически поднимал меня на руки и нёс на себе! Не знаю, сколько мы прошли, но устала я адски. Так, что едва моя голова коснулась его плеча, я провалилась в глубокий сон.
… Мне снилось, что грубые руки, покрытые кожей рептилии, хватают меня и бросают куда-то. Я падаю и проваливаюсь в пустоту, а затем бёдра мне раздвигают, будто я какая-то безвольная кукла, и следом все тело охватывает пылающий огонь. Но самое ужасное — это понимание того, что он больше никогда не вернётся.
Пронзительная боль ударила в лоб, как страшное осознание — я вскричала и подскочила.
— Нет! Нет! Не хочу, нет! — захлёбываясь, начала реветь я, не понимая, что сон, а что — явь, и вдруг понимая, что я больше не сплю, а Киан’дэ рядом.
Я всхлипнула, уткнулась лицом в руки и попыталась успокоиться. Страшный сон быстро отступил, когда я сначала почувствовала его руки, а потом увидела его.