Убийца из детства

– Между прочим, я как и ты – бывший моряк! – заметил Журавлев.

– Вот именно, что бывший! Зачем пожаловал?

– Вот уж в чем тебя не обвинишь, так это в избытке гостеприимства! – покачал головой Журавлев. – Мог бы в каюту позвать!

– Если хочешь… – ответил Костян и распахнул крохотную дверь.

Журавлев из простого любопытства заглянул внутрь. Потому что отлично помнил еще из босоногого детства, что каюты самодельных катеров северян не отличаются ни простором, ни уютом. Они предназначены не для того, чтобы в компании длинноногих моделей пить шампанское под плеск волн. Их назначение, как и вся жизнь простого северного люда, – в промозглую весеннюю и осеннюю пору спасать рыбаков от холода и сырости. Потому все убранство таких кают – маленькая печка-буржуйка сразу за входной дверью да две узкие деревянные лавочки вдоль бортов, что по-морскому называются баночки. Крохотные окошки, язык не поворачивается назвать их иллюминаторами, пропускают слишком мало света, потому в каюте всегда полумрак.

Баночки в каюте «Дорады» были заняты рыбацкими прибамбасами: сумки, сетки, дрова для печки. Единственным украшением каюты была пожелтевшая и покоробившаяся от времени фотография маленькой девочки в белом платьице, пришпиленная к стене, по-морскому – к переборке, проржавевшей от сырости булавкой.

– Тесно! – признал Журавлев, не испытывая желания лезть в каюту. – Девочка на фотографии – внучка? Или дочка?

– Жена! – хохотнул Костян. И тут же стал серьезным. – Дочка. Сама повесила здесь. Когда еще крохой была.

Он сел на баночку напротив Журавлева. Крен катера выровнялся.

– Времени у меня, Боря, в обрез. Надо до Дикомана добраться, пока отлив не начался. Как только мужики придут – сразу в путь. Так что давай, не тяни. О чем хотел поговорить?

– Про эпидемию смертей среди одноклассников.

– Что? Вася умер? – встрепенулся Смурной. – Или еще кто-то?

– Вася, слава богу, жив. И никого другого не убили, – успокоил его Журавлев. – Но мы с Татьяной прокрутили эту ситуацию и пришли к выводу, что на Васю и Надежду напал один и тот же человек. И он – наш одноклассник.

В глазах Смурного Журавлев увидел растерянность потерявшего способность соображать человека. Было очевидно: Костян ничего не понял. Придется помочь.

– Как думаешь, может быть убийцей кто-то из наших?

– Из наших? – растерянно заморгал Костян. – А кто?

– Это я от тебя хотел услышать…

– А я откуда знаю? – передернул плечами Смурной. – Я что, следователь? Ты спроси меня, как выбленочный узел вязать. Или: как щуку вываживать. Это по моей части. А что касается уголовщины – тут я пас. А почему ты думаешь, что это кто-то наш сделал?

Журавлев, уже второй раз за день, пересказал анализ случившегося, который провели он и Таня, и выводы об убийце, которые закономерно из него следовали.

– Ну, вы даете! – покачал головой Костян, когда Журавлев закончил рассказ. – Убивать за детские обиды? Так мне тогда каждого второго надо мочить. Только вспомнить, кого и за что. Кто мне в детсаду место на горшке не уступил. Кто гол в мои ворота нечестно забил. Крыши у вас поехали. У тебя и Татьяны! Поменьше сериалы смотреть надо! А как я, например, поближе к жизни быть! К природе!

– Мы же не говорим, что Надю за детские обиды убили. Может быть, причина в чем-то другом? Ты вот, например, был влюблен в Надежду. А она тебя кинула.

– Кинула! – согласился Костян. – И что? Убивать ее за это? Больно надо! Я давно про то забыл. Нет, вы правда шизанутые!

– Я на тебя никогда не думал! – сказал Журавлев. – Сказал так. Для примера. Что причина может быть не только в сегодняшнем дне, но и в далеком прошлом. Это, конечно, сомнительно. Скорее всего, Надежда и Вася обидели убийцу недавно. Например, на встрече. Не помнишь ничего такого?

– Не помню, – ответил, подумав, Смурной.

– А в прошлом году? Когда над Капитоновым насмехались?

– Ах, да! Было такое! Только… Ерунда все это. Если бы надо мной так посмеялись, получили бы по морде, и все на этом. Капитонову слабо кому-то в морду дать. Интеллигент! Вот и спустил это на тормозах.

– А ты не знаешь, кого из наших могли звать Питоном?

Смурной задумался. Потом отрицательно покачал головой:

– Вроде никого. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что Вася перед тем, как вырубиться, сказал жене: «Питон».

– Значит, Капитонов! – воскликнул Смурной. – Ну, Паша! Ну, блин! Я-то его в интеллигенты записал! А он, оказывается, та еще штучка от ружья!

– Ты не торопись! – остановил его Журавлев. – Я говорил с Пашей только что. Он все отрицает.

– Конечно! – убежденно воскликнул Смурной. – А ты чего хотел? Чтобы он вот так сразу взял да и раскололся? Наивняк!

– Я ему верю.

– Ну и зря! Тебе Вася такую наколку дал, а ты… Поддался Пашкиному обаянию? Так ведь он – та еще лиса! Всю жизнь среди журналюг да артистов крутится! Насобачился!

– Паша подсказал мне, кто еще мог быть питоном. Старков в третьем или четвертом классе говорил, что будет в нахимовское поступать. И станет «питоном». Ведь нахимовцы так себя кличут.

– Не помню, – признался Смурной.

– Да и зовут его Петя. А от Пети до Питона – рукой подать.

Смурной недоверчиво хмыкнул.