Убийца из прошлого

Дочь Фрея просто потрясла его, сказав, что у неё с собой старые фотографии, которые отец делал на борту «Селиса». Невероятное стечение обстоятельств. И плёнку никогда бы не проявили и даже не нашли бы, если бы не нынешняя встреча. Но он не слышал, чтобы другие участники обсуждали эти снимки. Она, похоже, собиралась удивить каждого его собственным старым портретом, весточкой из прошлого.

Он поддал ногой камень. Надо заполучить фотографии. И как можно скорее. Это будет несложно: англичанка с мужем остановилась в той же гостинице.

А было ещё и письмо от матери. В груди заныло, думать о ней не хотелось. Он не понимал, как она может быть до сих пор жива. Всё равно что ожил бы сказочный герой. И этой разоблачающей ниточки, связывающей его с прошлым, тоже не возникло бы, если бы ветераны не надумали организовать на Шпицбергене встречу. Но стоит ему уничтожить письмо, и никаких следов его связи с тем старым делом не останется.

Он почувствовал, что почти вернул себе контроль над ситуацией, и успокоился. Эти два дела легко уладить. Потом он вспомнил про папку со старыми полицейскими рапортами, о которой говорили офицер и историк, когда он их подслушивал. Её тоже нужно уничтожить. У кого она была? Видимо, у полицейского. Который живёт один в каком-то из деревянных домиков. Пробраться к нему будет несложно, там наверняка не заперто. Таким образом, здесь, в Ню-Олесунне, должны одновременно исчезнуть три разных предмета, связанных с Финнмарком и старыми убийствами. Ясное дело, полицейская ищейка заподозрит неладное.

Миновав шахтёрскую баню, он остановился у обветшавшего бетонного строения с огромными деревянными дверями, криво свисавшими с петель. Отсюда Ню-Олесунн казался игрушечным городком из деревянных кубиков, которые кто-то расставил далеко внизу. С противоположной стороны над городом круто уходили вверх склоны горы Цеппелин. Он устал, уже и не припомнить, когда он в последний раз столько ходил. Но прогулка прояснила его мысли. Он надеялся, что убивать никого не придётся. Не потому, что стал чувствительным. Просто он понимал, что в мирное время следствие по делу об убийстве будут вести гораздо энергичней и основательней, чем много лет назад в Финнмарке, когда полиция разыскивала его самого.

Получится ли представить всё как несчастный случай? Оставалось ждать, держа в уме все имеющиеся возможности. Ну почему его никак не оставляют в покое?

Они сидели у себя в номере на краю двуспальной кровати. Себастьян Роуз вернулся от Кнута во втором часу. От него пахло трубочным табаком и коньяком, и по виду Эммы он сразу догадался, что ей нужно очень убедительное объяснение, почему он пропал сразу после обеда. В конце концов он заставил себя рассказать Эмме про детский лагерь, организованный Эвереттами, в котором он был ребёнком. Но не про остальное. Не про то, что он увидел с помощью камеры мини-робота.

Эмма отреагировала не так, как он ожидал. Она некоторое время молчала. Потом спросила:

– Почему его не разоблачили на месте? То есть он ведь мог объяснить, кто он такой. Я имею в виду, отец мог.

Себастьян медленно покачал головой.

– Эмма, шла война. Все были пешками в той или иной игре. Целью этой игры было убедить противника в том, что информация, которую ему подбрасывают, правдива. Блеф и притворство. Самое грязное дело на свете – контрразведка. Но Эверетт представлял интерес. Он успел дважды переметнуться, прежде чем его заставили шпионить в пользу союзников. Сначала он работал на русских, потом – на немцев и под конец – на нас.

– Но почему? Ты, кажется, сказал, что его родители владели большим поместьем. Не может быть, чтобы он нуждался в деньгах. – Эмма лась опечаленной.

– Чтобы пощекотать нервы. Откуда нам знать? – Себастьян погладил её по волосам. – Он тебе нравился? До того, как я тебе всё рассказал?

Эмма улыбнулась.

– Какой ты иногда простак! Разумеется, он мне не нравился. Он говорит только о себе и о своих геройствах во время войны. И ни одного хорошего слова об остальных. Я старательно изображала любезность, потому что считала его твоим другом.

– Мне надо было раньше тебе рассказать. Но, признаюсь, мне было очень стыдно.

– Ерунда, Себастьян. Тебе было восемь, ты был ребёнком. Одиноким и напуганным.

Говорила она рассеянно, вид у неё был отсутствующий.

– Так, ну-ка выкладывай, в чём дело?

– Ну-у, не знаю, мне кажется, они что-то затевают. Ветераны. На завтра. Ты ведь знаешь, что они собираются на торжественную встречу, чтобы распустить союз? Никого из посторонних не допустят. Они об этом сказали Хьеллю и историку из Тромсё. Даже мне нельзя участвовать. То, как они себя ведут, – жутковато как-то.