Ох, не прекрасно! Напротив, есть в ней что-то от посмертной маски. Добрый доктор Марковиц слишком уж часто упражнял свое искусство на собственной супруге. Кожа у глаз и вокруг рта туго натянута. Щеки, загоревшие под щедрым солнцем Палм-Спрингс, блестят, как бока отглазурованного горшка. «Она вся — как сплошной шрам от ожога», — подумалось Голду. Когда он порвал с Эвелин (это было на следующий день после смерти Анжелики), она весила на тридцать фунтов больше нормы. После рождения Питера она села на ускоренную диету, сбросила эти тридцать фунтов, а заодно — еще пятнадцать сверх того. В результате кожа провисла, мышцы висели тряпками. Тогда она стала искать хорошего спеца по пластической хирургии. Так она познакомилась со Стэнли. И он перекроил ее заново — видимо, в ту женщину, которая была ему нужна. Разве все не желали ее такой, как она была, — и сейчас и всегда? Голд не мог этого наблюдать, но он знал, слышал: она перенесла имплантацию грудей, удаление жировой ткани на животе, «подтягивание» ягодиц. Теперь она ходячая реклама пластической хирургии — школы доктора Стэнли Марковица. Голд подумал — и далеко не впервые, — что оба мужа Эвелин обошлись с ней не очень-то хорошо.
— Спасибо, что пришел, Джек. — Глаза Эвелин светились гордостью.
«Бог ты мой, — ужаснулся про себя Голд. — Да если бы я встретил тебя на улице, то не узнал бы. И даже за живого человека не принял!»
— Давно мы не виделись, Эвелин.
— Слишком давно, Джек. Когда же это было? На свадьбе у Уэнди ты выскочил из синагоги, как только кончилась церемония. Я даже не успела поздороваться с тобой. Потом мы как-то разминулись на похоронах Дот — как грустно, что она умерла. А! Должно быть, мы виделись на похоронах дядюшки Макса.
«Похороны, сплошные похороны, — подумал Голд. Слишком много смертей легло между нами, Эв. Начиная со смерти Анжелики».
— Когда ж это было? — продолжала она. — Лет шесть назад. И как нам удалось избегать друг друга так долго? Да и
На ней было простое белое платье из сырого шелка: Голд знал, что это было платье-оригинал. По его подсчету, оно обошлось ей в семьсот — восемьсот долларов. В отличие от Кэрол с ее нарочито показными бриллиантами, Эвелин носила ненавязчивое одинарное ожерелье с натуральными жемчужинами, которые были гораздо дороже бриллиантов. Когда она протянула Голду руку, он заметил у нее на среднем пальце перстень с громадной жемчужиной, напоминающей небольшое блестящее яйцо.
— Ты же знаешь, как это бывает, Эвелин. Время ускользает от нас.
— Не от всех, Джек, не от всех! — лукаво поправила Эвелин, делая маленький глоточек шампанского. Над хрустальным ободком стакана на него смотрели полные ненависти глаза. От ее лица веяло холодом. — Что до меня, я никогда не чувствовала себя такой молодой — по утрам меня прямо подбрасывает. А ты как?
Голд быстро отхлебнул виски. Очень кстати — виски еще понадобится. Он не мог оторвать взгляда от глаз Эвелин.
— Врать не буду, Эв: когда я встаю по утрам, каждый прожитый год висит на мне тяжким грузом. И даже непрожитый.
Эвелин улыбнулась. Это было ужасно: она похожа на раскрытый бумажник, на распоротое сиденье с кожаной обивкой! А кое-кто за это еще и платит?!
— Это тебя совесть мучит, — сказала Эвелин. — Слишком много грехов на душе у тебя. Ты и спишь-то небось плохо. Кошмары тебя посещают, а?
У Голда прошел мороз по коже — то ли потому, что Эвелин попала в точку, то ли потому, что она все еще корчилась в своей отвратительной улыбке. "Кто ты такая? — подумал Голд. — Ты — не Эвелин. Ты даже не человек, а какое то инопланетное существо.
Эвелин поставила пустой бокал на стойку и взяла новый. А ведь раньше она с трудом выпивала один бокал коктейля, да и то за обедом. Голд взглянул на зал: казалось, взгляды всех присутствующих нацелены на них с Эвелин.
— Так, значит, ты не знаком с Питером? С мальчиком, у которого сегодня бар мицва? — вновь спросила Эвелин.
— Нет, мы еще не встречались.
— А какой мальчик, Джек, какой мальчик! Таким сыном гордились бы любые родители.
Голд улыбнулся ей в ответ — так же холодно.
— Знаешь, он валедиктор[44]
в своем классе, — продолжала она. — А в своей возрастной группе, среди юниоров Калифорнии, он занял седьмое место по теннису. А впрочем, откуда тебе знать это?— Я и не знал, Эвелин.
— Конечно, не знал. — Она пригубила шампанское. — Красив, элегантен, умен. Собирается стать доктором. — Она пристально взглянула на Голда. — Как и его отец.
Голд не поддался на провокацию.
— Да уж, я заметил. — Широким жестом он обвел украшенный «под больницу» зал. — А ты не думаешь, что о профессии думать еще рановато?
Эвелин фыркнула в свое шампанское.
— Рановато? Ну уж нет, Джек. Никогда не может быть слишком рано думать об успешной карьере. Но в любом случае ты ничего не будешь знать об этом, правда ведь?
«Один-ноль в твою пользу, сука!» — подумал Голд.