Супруги обсудили ситуацию и решили пригласить родителей в Рочестер, расположенный в четырех часах езды по автостраде. Но Арт снова услышал отказ. На этот раз он швырнул трубку и вышел через парадную дверь. Роуз проверила и увидела, что велосипеда нет. Арт отсутствовал несколько часов, и она не осмелилась спросить, где он был.
Его мрачное настроение усиливалось с каждым звонком в Уотертаун. Роуз задавалась вопросом, как долго он сможет сдерживать в себе столько раздражения и ярости. Арт звонил матери, болтал о своей работе, рассказывал о салатах, о друзьях в «Данкин Донатс», обо всем, что случалось в его новой жизни, а после разговоров огрызался на Роуз по малейшему поводу или падал в кресло и тупо пялился в стену.
В такие дни он проводил большую часть свободного времени перед телевизором. То, что смотрел он, ее не интересовало. Обычно он делал одно-два замечания во время выпусков новостей, но всякий раз, когда там поднималась тема убийства, замолкал. Ему, похоже, нравились шоу с танцующими девушками, которое показывали по кабельному телевидению. Она не жаловалась, ведь это удерживало его дома. Если она мешала ему сосредоточиться, он мгновенно впадал в истерику, которая заканчивалась так же быстро, как и начиналась. Однажды он швырнул на пол цветочный горшок, а потом спокойно собрал осколки. Бросил сковородку в стену на кухне… и занялся готовкой. Он разбил посуду, лампу, несколько приборов. Когда Роуз спросила, в чем дело, он сказал:
– Роуз, ты хочешь, чтобы я бил
Однажды он пришел в ярость из-за того, что у него три раза за день прохудилась шина.
– Бедняжка ты мой, – посочувствовала Роуз. – И что ты сделал?
– Выбросил этот чертов велосипед в реку.
– Как же ты добрался домой?
– Пошел по дороге и поймал такси.
Позже он приобрел велосипед на гаражной распродаже.
Однажды вечером Арт пришел домой и обнаружил, что она нарушила данное ему обещание, выпив немного вина. Он – как сам потом выразился – «вмазал ей пару раз».
Иногда создавалось впечатление, что он дрейфует в каком-то своем собственном пространстве. Он просыпался от кошмаров о Вьетнаме и однажды был так встревожен, что его вырвало в постели. Он быстро оделся и сказал ей, что уходит ненадолго, а она, проснувшись, обнаруживала, что его нет. Куда он отправлялся в три часа ночи? Она не осмелилась спросить его.
Во мне до сих пор сидит что-то после Вьетнама, и это что-то не дает мне покоя. Наверно, это плохо, потому что избавиться от этого пока не получается.
Мы с парнями поймали одну шлюху, засунули в нее пожарный шланг и включили воду. Она умерла почти сразу. Шея с головой отлетели от тела сантиметров на тридцать.
Другую проститутку привязали за ноги к двум согнутым деревцам. У нее во влагалище была бритва, и ее разрезало от задницы до подбородка. А потом деревца отпустили, и они разорвали ее пополам. Мы так и оставили ее висящей между деревьями…
Вьетнам в моей жизни остался незабываемым событием. Шлюхами там были девчонки от 9 до 15 лет. О чем тут говорить! Девочке, которая была у меня в Плейку, было 13 (ее звали Ки); той, что в Контуме, 24 (Лин), в Дакто – 11 (Фрогги). Все хорошие, чистые. Но были и совсем другие…
Помню, как однажды в Плейку маленькая девочка лет 6 набрела на группу солдат и подорвалась. В другой раз мы увидели маленькую толстушку в грязи. Она сидела и плакала, но с места не двигалась. Вокруг талии у нее была обмотана проволока, которая уходила под землю. Мы подходить не стали, обошли ее стороной. Потом накинули ей петлю под мышки и протянули добрые тридцать метров веревки между ней и джипом. Джип тронулся и потянул ее за собой. От взрыва осталась яма глубиной метров десять. А девчушке оторвало ногу.
Там много происходило такого, о чем никто нигде не сообщал. Бьюсь об заклад, если бы люди поговорили с кем-нибудь из тех, кто вернулся, они тогда, наверно, начали бы понимать больше. Есть много такого, что я не могу забыть. Вот лежу иногда и не сплю, а когда засыпаю, вижу сны. Тяжело!
…Может быть, то, что меня грызет изнутри, так это те две женщины, которых я убил, ну или помог им умереть. Вот я лежу, засыпаю, а просыпаюсь в слезах. Почему? Все эти годы я пытался забыть, но оно не отпускает. От нервов у меня и язвы появляются. Я в самом деле попал [неразборчиво] в лоб. Не вырубил, но крови было много. Он держал какую-то игрушку. А я подумал…
Та другая девушка в джунглях, которую я убил… отрубил ей голову и повесил на шест у ручья. Я схватил ее и разделал, как бычка, шеей вниз. Разрезал мачете посередине, разодрал, потом смыл кровь. Зачем? Я и сам хотел бы знать. Как будто оленя выпотрошил. Давно, в 1965 году, я работал на мясном рынке в Адамсе, штат Нью-Йорк, к югу от Уотертауна. Там и научился разделывать по девятнадцать коров и быков в день…
Думаю, единственное, что пострадало, это мой мозг, образ мыслей. Есть для этого такое слово –